Часть VI. Распад. ("Атлантида была страной...")

 

 

 

 

Часть VI. Распад

«Опять берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне».

 

А что у нас с Толстым Юриком?

 

Читатель вправе спросить: а что у нас с Толстым Юриком, который имел такое большое значение в ранние годы? Да и вообще причем тут он, раз он не сподобился стать министром, и мы о нем не слышали в веке ХХI?

Отвечаю. Я не ученый и не пишу документальное исследование политики, а пишу свой субъективный рассказ о душе в переломные времена. О живых, вернее, некогда живых людях, которые проделали свой крестный путь от одного берега к другому. От распятых к распинающим и наоборот.

В начале восьмидесятых Толстый Юрик вернулся из загранкомандировки по линии ГКЭС. С карманами, полными золота – в фигуральном смысле, да и буквально тоже. Командированные, большая часть которых былм ватники из Донбасса, как сумасшедшие, скупили дешевые индийские золотые украшения и рубиновые бусы. В СССР, погружающемся в бедность, себе он, наверно, казался таким Большим человеком, плантатором в пробковом шлеме.

Тесть, генерал КГБ, для молодых купил большую квартиру, а еще они (никто не имел водительских прав) купили машину, очевидно на перепродажу. Так тогда все делали.

В первый же день, вернее, в первую же ночь, он вызвал такси, погрузив в него старых московских друзей, и заказал поездку к Трем вокалам за водкой. Выглядело как «Большой человек поехал за огненной водой».

Торговля спиртным у вокзалов для меня была внове. Бедный советский инженер, жадный на бессмысленные траты, я никогда такой «услугой» не пользовался. Да, как я заметил, и таксисты тоже не очень еще прониклись бизнес-отношениями. Водку нашли не сразу и с невеликой маржой, с опаской поглядывая на важного «заграничника».

Приключения начинаются», - гордо возвестил Юрик.

Однако «приключениями» оказалось беспробудное пьянство. Сначала он отмечал свое возвращение, и это было как бы нормально. Потом стал неделями утомительно зависать у меня на квартире, каждое утро вставая и отправляясь за вином и закусками. Потом к нему присоединилась совершенно отмороженная дочь райкомовской шишки, и они веселись вместе. Причем муж этой отмороженной также работал в ГКЭС и делился с Юриком переживаниями: «От меня жена ушла неизвестно к кому» «Ай-яй-яй», - сочувствовал Юрик.

А между теми, его собственная жена собралась рожать, до некоторого времени скрывая от своего отца непорядок в браке. Рано или поздно, все это должно было закончиться плохо.

Но Юрик на этом все равно не остановился. Последнее, что мы о нем услышали, – то, что он приходил в ГКЭС, получал какие-то задания, потом выходил из их министерского подъезда и… исчезал.

Тесть мог бы уничтожить Юрика, стерев его в нанопыль. Но он поступил благородно. Купил Юрику однокомнатные квартиру на окраине и попросил больше не напоминать о себе.

От алиментов семья отказалась – не нужны нам его гроши. Его теперь уже бывшая жена родила девочку, которая лицом была, как две капли воды, похожа на Юрика. Такой же нос. Такой же рот. Девочка выросла на моих глазах - от младенчества до превращения в самостоятельную реализовавшуюся высокообразованную женщину (с мозгами Юрика). Но Юрик с ней никогда не встретится. Никогда!

Лет на десять он вообще исчезнет со всех радаров, потом о нем пройдёт какой-то слух, потом я, испытывая ностальгию по детским годам, – все ж именно Юрик ввел меня в диссидентский круг, снабдил книгами из Университета и превратил из инженера в гуманитария, – найду его.

Он меня явно любил. Когда я подъезжал к его дому, я заметил, что он, переминаясь, стоял у окна четвертого этажа и высматривал меня на дороге. В это время он как-то успокоился, снова женился и устроился синхронным переводчиком в кино.  В Министерстве культуры нас приглашали на просмотры с его переводом. А чтобы переводить фильмы, надо и самому обладать определенным артистизмом, который в нем безусловно был.

В 1991 году я вместе с ним отправился к Белому дому, когда там ждали решающего штурма от последних оплотов ГКЧП.

 

 

Павловский открывает двери

 

Будучи учредителем всего на свете, - и «Коммерсанта», и первого негосударственного агентства «Постфактум», а потом еще и ряда других журналов, кооператива «Факт», возможно одним из «пайщиков» «Независимой газеты», вложивших в нее по 1000 рублей по призыву Виталия Третьякова, Глеб открывал нам двери.

Вернее, он открывал их для Фадина, которого безмерно уважал, а Фадин открывал их для меня. Во всяком случае (в случае незапланированного крушения), всегда можно было прийти на площадку к Павловскому и что-нибудь получить.  Времена наставали неровные.

Тем не менее, я ловлю себя на том, что никогда не понимал, что же на самом деле хотел Павловский. По умолчанию как бы считалось, что он человек «наших убеждений», но иногда хотелось его основательно потрясти: «Глеб, чего добиваешься?»

Глеб отвечал мутно, завуалированно, но по счастью был еще и Нарцисс, то есть производил о себе тонны всяких пояснительных текстов и как бы заранее готовил эпитафию. Проблема в том, что сил не хватало в них разбираться. А зря.

Например, в предисловии для одного западного справочника Павловский написал:

«Век ХХ и мир» - это неформальная группа авторов и политических активистов, сложившаяся вокруг редакции одноименного ежемесячника во второй половине 80-х гг. Эта группа (в которую тогда входили историк Михаил Гефтер, Глеб Павловский, Вячеслав Игрунов, социолог Симон Кордонский, политолог Андрей Фадин, юрист Нина Беляева и др.) была объединена проектом культурной и в то же время индивидуалистической альтернативы политике либерализации сверху – «перестройке»».

Альтернатива «перестройке» - Оппа! А мы-то считали, что «перестройка» - чудо из чудес и что, кроме танка «Горбачев», у нас ничего не было.

В другом, уже позднем тексте – в беседе с философом и социологом А.Филипповым, заставил задуматься следующий его ответ:

«Почему я сразу ощутил в гласности своего врага? Потому что гласность была антимеритократической. Она вырубила меритократическое начало в Советском Союзе, оставив Россию единственной страной без своей меритократии. Весь русский опыт самоосвобождения утопили в помойном, намеренно оскорбляющем человека «сталинистском антисталинизме» гласности. Перестройка разрушила того советского человека, который знал, чем и как спастись. Это был отказ от Спасения, потеря шанса, уже и дорого оплаченного страной. Русский корабль опять затонул при входе в гавань, «когда все жертвы уже были принесены», как говорил Черчилль про 1917 год. Ничего демократического в этом не было. Это уничтожило все, зачем я действовал, и к началу 90-х я был человек отчаявшийся».

Альтернатива «перестройке», гласность – враг, в начале 90-ых (когда провалился коммунистический путч ГКЧП») он - «человек отчаявшийся». Полноте, а не был ли он сам изначально жутким могильщиком зарождающейся «Новой России»? Не станет ли апокалипсисом венец его жизненной программы? Иными словами, Павловский как бы на полном серьезе собирался завоевать весь мир. Однако зачем тебе весь мир, если (перефразируя евангелиста) ты не в состоянии жить вечно?

Конечно, я тоже ощущал проблему демократии: десять негодяев или десять идиотов демократически вряд ли смогут создать в конечном итоге что-то иное, нежели негодяйство или идиотство. Я тоже приветствовал меритократию (власть достойных), но кого у нас считать меритократами?

Не скрою, я считал «достойным» себя. А Павловский – себя. А Фадин - тоже себя. Да и Лев Сигал тоже себя. Но негодяев и идиотов уж очень в России много. Я понимал это как то, что «новый мир» требовал постоянной борьбы, постоянного толкания «засыпающих» в прогресс, уточнения терминов и позиций. Главное, чтобы «достойные» не коррумпировались и никто никому не затыкал рот.

Мы все в то время писали еще очень плохо, мутно, не понимая глубин. Причем я не дотягивал до «высокого стандарта» журнала Павловского. Мне удавались иронические репортажи, но я не умел размазываться «мыслию по древу». На пятую годовщину «перестройки» «Век XX и мир» выстрелил рядом текстов, среди которых не было меня, а были знаменательные тексты Фадина и Сигала.

В длинном и путанном тексте А.Фадин предрекал России темное будущее, в которой «мы - это вовсе не центр мировой системы и даже не часть так называемого развитого мира, а страна, которая не может себя ни накормить, ни одеть, ни обеспечить одноразовыми шприцами или хотя бы туалетной бумагой». Как бы готовя нас жить вечно в Третьем мире. 

И…попал пальцем в небо.

Реформы Гайдара через год фантастически быстро обеспечили страну и едой, и туалетной бумагой, и шприцами, и сотовыми телефонами, и иномарками. Если бы все это продолжилось и развивалось по либеральным рельсам, вполне можно было остаться в центре мировой цивилизации. Во всяком случае, «цивилизацию» скопировать.

Лев Сигал же написал абсолютно контрреволюционный текст «Похитители сабинянок». Он включил в себе легиста, который считал, что захват советской империей Прибалтики был действительно незаконен, но с тех пор, с годами и десятилетиями, связи с империей настолько проросли, что разорвать их будет тем же нарушением всех законов – и государства, и как бы совести.

Оккупация Прибалтики, по Сигалу, автору интеллектуального «ВХХИМ», стала законной, потому что к ней привыкли!

Для примера он сослался на сабинянок (по Плутарху), которые выбежали навстречу своим освободителям со словами скорбного увещевания:

«Чем оскорбили мы вас, чем провинились перед вами, что нам, вытерпевшим уже лютое горе, приходится терпеть его вновь? Нас похитили насильно, противозаконно те, кому мы принадлежим в настоящее время. Но, когда нас похитили, наши братья, отцы и близкие так долго не вспоминали о нас, что мы принуждены были соединиться самыми тесными узами с предметом нашей жесточайшей ненависти и теперь должны бояться за тех, кто увел нас, поправ законы, - когда они сражаются, и плакать по ним, когда они умирают!»

Истинно, знания (в том числе и Плутарха) не всегда помогают глубокому пониманию политического процесса. Есть определенный сорт гуманитариев, которые обращают энциклопедизм себе и окружающим во вред, как, скажем, тот же Максим Соколов. 

Таков и Лёва Сигал.

Прибалты не выбежали с криками: «Оставьте нас в СССР! Мы привыкли!» Напротив, ровно через год СССР бескровно распался, и изнасилованные ранее «сабинянки» зажили суверенной жизнью, благодаря бога, что они наконец вырвались из Империи, которая продолжит болеть, заражая всех кругом.

Впрочем, я тоже не понимал этого тогда остро, о чем свидетельствовала моя дискуссия со Львом Тимофеевым, и я еще не знал, что мы живем внутри не поддающейся лечению болезни. А кто это понимал?

Когда у меня с ответным визитом гостил польский журналист Леон Буйко, – он посылал в газету «Выборча» репортажи с перестроечных митингов, – то часто повторял: «Вам повезло, что коммунизм уходит с малой кровью».

Но коммунизм уходил не с малой кровью, - Леон тоже ошибся, - а уходил с отложенной кровью. И не уходил, а продолжал гангренить страну.

Похищение сабинянок Рубенса. Как бы женщины не очень радуются грядущему изнасилованию. Кто-то аж кусает насильника за ногу.

 

Первая открытая дверь

 

Фадину предложили возглавить политический отдел «Коммерсанта». Таким образом Павловский как бы удалял харизматичного автора с административных позиций в журнале «Век ХХ и мир», оставляя журнал полностью в своем распоряжении. Хотя и приветствовал его там в качестве автора. Фадин пригласил в «Коммерсантъ» меня, Максима Соколова, Михаила Леонтьева, Льва Сигала.

Поначалу политический отдел сидел вместе с отделом новостей и происшествий, в котором главными были редакторы Андрей Васильев, Леонид Милославский, и автор Игорь Свинаренко. Огромный Свинаренко совершенно не походил на журналиста, скорее, он выглядел как грузчик. Познакомившись с ним поближе, я с удивлением обнаружил в нем высокообразованного интеллектуала, знающего языки, с прекрасным письмом.

Но научил меня репортерству Андрей Васильев. Он показал, как писать «заметки» - компактные тексты без лишних авторских размышлений и был прекрасным рерайтером. Несмотря на несколько алкоголичный внешний вид, умел ставить вопросы к тексту и сочинять неожиданные сюжеты, опираясь на мнения опрашиваемых свидетелей. Принцип газеты: от людей можно узнать что угодно и фундировать любую фантазию.

Если Лев Тимофеев в свое время научил меня переставлять предложения для драматического эффекта и эффектно заканчивать текст, то Васильев научил искусству редактирования и рерайта, сильно помогавшему мне в следующие десять лет.

«Коммерсантъ» Володи Яковлева был удивительным местом. Начнем хотя бы с того, что Володя Яковлев – сын влиятельного главного редактора «Московских новостей» Егора Яковлева, и для того, чтобы делать в стране новую прогрессивную газету, казалось, был не нужен. Егор уже все сделал до него. Можно было с самого начала делать одни только перестроечные «Московские новости», и этого, казалось, было бы вполне достаточно. Но, очевидно, тут еще играла извечная проблема отцов и детей. Сын, по-видимому, стремился доказать, что существует иное более качественное газетное дело, нежели чем старое советское, хоть даже и прогрессивное советское. Он стремился сделать газету - эталон, обогнав отца.

Позже мне удалось прочитать несколько лекций студентам МГУ – будущим политологам, журналистам и пиарщикам, - о становлении новой прессы в России, и они слушали меня, открыв рот. Это была история о технологическом прорыве «Коммерсанта» в медийном деле, а теперь даже как бы уже и забытом – он утонул вместе с Атлантидой.

 Очевидно, Володя, сын главреда Егора Яковлева и внук чекиста Владимира Ивановича Яковлева (*о, Господи, опять эта связь чекистов и перестройщиков! И вот кто задал Яковлевым стартовый импульс, дед-кровопийца!) обучался бизнесу у американцев.

В «Коммерсанте» была развернута первая в медиа полноценная компьютерная сеть (хотя еще не все знали, что такое компьютер и зачем он нужен). При подготовке к выпуску еженедельника он использовал технологический тренировочный этап, опять же подсмотренный у корифеев бизнеса, когда все приходили на работу, писали, газета версталась, но далее ничего не происходило. Потом в час «икс» Владимир объявит: «Все, выходим!» И понеслась!

Куда «понеслась»? В газете установилась что называется потогонная система и ненормированный рабочий день в самом вульгарном смысле этого слова. Когда еженедельник стал выходить, мы буквально работали круглосуточно, иногда засыпая прямо на полу в кабинете. Есть фотография: я сплю в одном углу, Леонид Милославский, будущий директор издательского дома «Коммерсантъ» - в другом.

 

Ночи "Коммерсанта". Я - слева, Леонид Милославский - справа

 

 Чтобы газетчики, которые тоже люди, не отвлекались, Володя Яковлев придумал организовать столовую и бесплатный кофе. В голодные девяностые это было очень даже круто. Правда, коньяк шел за свой счет. Чтобы выдержать ночь редактирования, приходилось подливать в кофе коньяк. А иногда в коньяк – кофе.

«Коммерсантъ» изобрел свою циничную подачу материала – как бы с позиций старонэпманской среды. Мол, сидит такой нэпман в своей фирме «Оглобли и хомуты», отдыхает, и читает про то, как другой нэпман попал под лошадь.

Помню, Васильев и Милославский с вытаращенными от бессонницы глазами корпели над заголовком заметки о каком-то очередном людоеде. Один вариант не подошел, другой не подошел. Потом вдруг Васильев выдает: «Убил и съел». Все падают от хохота на пол. Так это обычно происходило. А ведь действительно, убил и съел – ничего смешного!

Я должен еще заметить, что работа в периодическом бумажном издании жутка сама по себе. Это не Интернет (о нем позже), где пиши что хочешь и заполняй как хочешь.

Каждый понедельник ты с ужасом встаешь перед пустыми полосами, которые еще надо чем-то заполнить – а чем неизвестно. Испытываешь страшный стресс. Потом ты их как-то с великим трудом все же заполняешь, на пределе возможностей, - я писал до пяти заметок в неделю, - сдаешь в печать, и наступает оргазм. Ты расслабляешься, пьешь, кутишь, трахаешься. Почти счастлив. А в следующий понедельник все повторяет по новой.

Любопытно, что финансирование отделов шло не по штатному расписанию, как в госучреждении, а через руководителей отделов. Они получали от Володи Яковлева некую секретную сумму, из которой выписывали гонорары и выделяли расходы – у политического отдела на редакционную машину. Кроме того Андрей Фадин и его брат Александр Фадин (последний взял на себя то, что Андрей не умел, рутинную бухгалтерию) – на оплату съемной квартиры напротив редакции.

Теперь можно было не спать на полу, а сходить вздремнуть на квартиру. Заодно она использовалась и для коротких романов. Похоже, главное, что для романов.

 

Фадин - охотник

 

Рассказывая об Андрее Фадине, невозможно обойти такую его ипостась как «Фадин-охотник». Как только он видел смазливое женское лицо, он начинал свой танец охотника. Причем, это могло происходить прямо в вагоне метро – я никогда такого ранее не наблюдал, тайно завидуя его раскованности. И не то чтобы он был каким-то сексуальным маньяком, просто торопился жить и приколоть очередную бабочку в гербарий. Вернее, как подсказывает словарь, в лепидоптерологическую коллекцию.

Я уверен, что в этом не было никакого разврата – чистый спорт, тем более, что, идеальный семьянин, он никогда не впадал в длительные изматывающие отношения на стороне. Причем, «бабочки» из его коллекции потом как-то все рассаживались возле меня, иногда на годы, а иногда на десятилетия. Я решал их траблы, находил им квартиры, перевозил с места на место.

Однажды одна из его пассий (я ее видел 2 минуты максимум), на что-то сильно обидевшись, положила утром рубашку Фадина на электрически плиту, выжегши на ней огромные разнодиаметровые круги. Как в фильмах о пришельцах.

Это было очень смешно, все хохотали до слез, а брат Андрея – Саша, укоризненно качал головой. Но, похоже, Андрею это даже понравилось, поскольку укрепляло его образ мачо, ради которого женщины идут на безумства. А рубашка… другую купим!

Однажды в нашу сторону выдвинулась неизвестная девушка Оля из Верховного Совета, чтобы попросить за своего босса, важного депутата. Глупость полная – в «Коммерсанте» не использовался жанр больших говорильных интервью. Единственно, что можно сделать - где-то упомянуть вскользь. Но давайте обсудим. А чтобы долго не объяснять, куда ей поворачивать во дворах, Андрей попросил меня ее встретить в метро.

На улице моросило.

Девушка явилась в больших резиновых сапогах и в плаще на размер больше, чем нужно. Очень мило. Провинциально. Она была из Сарапула. Пока шли, десять минут поговорили. Потом на кухне она очень быстро обменялась с Фадиным своими соображениями по пиару. Андрей, естественно, всё обещал, не очень вникая, что именно. Когда Оля уходила и снова надевала свой плащ, я коснулся ее за локоть, и тут произошло событие, которое никогда больше не повторится. 

Казалось, я взялся за оголенный провод под высоким напряжением. От разряда девушка Оля стала валиться чуть ли не в обморок, а глаза стали закатываться. «Боже», - испугался я, и сами понимаете, эта история просто так не закончилась, превратившись в длительные, прекрасные, но отчасти и мучительные отношения.

 

Диссиденты и кураторы. Бездна никуда не делась

 

В начале девяностых все в стране еще висело на волоске, и куда повернется История, было неизвестно. Но многие вчерашние арестанты уже чувствовали себя карьерно востребованными. С ними считались, их мнения спрашивали, они сидели в президиумах. Например, в «Московской трибуне»[1]. Хотя не обходилось без трений. Дело в том, что, когда арестовывали, то никто не предполагал, что советская власть скоро кончится. Поэтому многие лавировали, давали признательные показания, - кто их будет читать? Теперь те признания выходили боком. Вообще, упреки «я честно сидел, а ты стуканул» довольно часты в постдиссидентской среде.  Но был и еще один важный аспект, который проявился только десятилетия спустя. Они заглянули в бездну, а бездна заглянула в них и… никуда не делась.

Появилось такое слово «куратор», означающее агентов спецслужб, которые приклеились к тебе на всю жизнь. Иногда формально, иногда неформально. Вернее, говорили, что неформально, а потом оказывалась, что все равно формально, когда спецслужбы снова окрепли. 

О кураторах вспоминает Павловский: «Они пришли к нам мириться». О кураторах рассказывал Фадин, причем одного из них после 91 года привел прямо ко мне, когда я стал работать редактором. Попросил за него. Мол, человек несчастен, у него все рухнуло, теперь пишет историю КГБ, выдавая секреты. Опубликуй его!

О «кураторах» вспоминал главный редактор журнала «Столица» Андрей Мальгин и писал священник Яков Кротов.

Вот сообщение Андрея Мальгина в его телеграмм-канале: «Конечно, надо смотреть исходные документы, но они засекречены. В конце 91 года в Верховном Совете РФ была создана специальная комиссия, которая должна была изучить это вот всё, но ей не дали работать. Комиссию возглавил Волкогонов, и первая порция донесений 5-го управления попала в печать, после чего путь туда был надежно перекрыт. Однако в первые несколько дней удалось членам комиссии скопировать сотни документов 5 управления о сотрудничестве деятелей культуры с КГБ. Я держал в руках эту папку, и эти документы, сидел всю ночь за столом и разбирал вместе с главным редактором АиФ Старковым, мы решали, что из них печатать».

Актер Зиновий Герд рассказывал о «хорошем кураторе», который «положительно» отредактировал досье на него.  

В 1992 году в газете Россия вышла статья «Как они работали с нами», ее в принципе можно найти[2].

Подозреваю, что и знаменитый полет Матиаса Руста спланировали «кураторы». Подсели в баре и убедили немецкого паренька, что будет клево пролететь над СССР и приземлиться на Красной площади. И… вся военная верхушка слетела, освободив дорогу реформам Горбачева. Очень просто. «Часть силы, что всегда/ Творит добро, желая всем вреда».

Публицист и историк Михаил Зыгарь предположил, что куратор от КГБ был и у Бориса Ельцина - Коржаков, ставший при этом и особо доверенным лицом.

Однажды Андрей Фадин привел ко мне американского журналиста из левого американского журнала «Across frontiers». Когда мы зашли в лифт, к нам четвертым протиснулся маленький человечек. Непонятно, почему мы одновременно подумали об одном и том же, но Фадин вдруг возвел очи к потолку и громко сказал: «В этой стране ничего не меняется». Человечек смущенно хихикнул: «Мне на двенадцатый этаж». Бездна наблюдала. Пока наблюдала.

 

Как Россия отсуверенилась от СССР

 

12 июня 1990 года I Съезд народных депутатов РСФСР принял Декларацию о суверенитете. «Хе-хе», - подумал я. Дело в том, что мы часто шутили в клубе «Перестройка», что лучшей инициативой было бы отделить Россию. Тогда вся карточная пирамида СССР сразу бы упала, а карточная пирамида партийно-чекистских связей разрушилась. Но помыслить, что власть именно это и предпримет, было, конечно, невозможно, Тем более, что цели партийно-депутатской элиты были прямо противоположные – захватить СССР, а отнюдь не разрушить. Да и народы застряли в своем мировоззрении на «хорошем социализме». Таком, чтобы интенсивно не вкалывать, а государство клало бы еду прямо в рот.

В 2020 году Руслан Хасбулатов вспоминал: «Советские люди вовсе не хотели капитализма. Я хорошо знал общество, ведь где я только не был. Наверное, во всем Советском Союзе не было областного города, где бы я не побывал. Никакого антисоциализма у нас не было. А эта узкая группа диссидентов — их было ничтожное меньшинство, и то их потом Андропов придавил. Так что народ не был настроен антисоветски и антисоциалистически».

Сами понимаете, я и Фадин относились к тому самому ничтожному меньшинству, и каким-то невероятным образом реализовалась именно наша «бесовская» программа.

А реализовалась она в результате интриги, борьбы за власть и притязаний на большое советское наследство. Суверенитетом Ельцин выбил из-под Центра страну, и его команда пришла в неописуемую эйфорию, находясь под магией слов, не задумываясь над тем, что произойдет дальше.

Помню, как на мраморной лестнице я встретил возбужденного Олега Румянцева, спускающего вниз в белом праздничном костюме. «Мы принимаем декларацию о суверенитете России», - радостно прокричал он мне сверху. Причем, я думаю, что о последствиях он тоже не задумывался. Ведь социал-демократ Румянцев, фолловер не только «партийного демократа» Ельцина, но в еще большей степени «красно-коричневого» Руслана Хасбулатова, поэтому совершенно не представлял, что они совместно только что вбили гвоздь в советский социализм. А я поздравил его с большим политическим успехом.

Конечно, это был еще не конец, но процессы как бы стали разворачиваться помимо желаний акторов. Многие важные функции "партия российского суверенитета" все равно оставляла за Центром (оборонный комплекс, внешнеполитические отношения, трубопроводы, железнодорожный, морской, речной транспорт, авиасообщение — то есть все структурообразующие функции оставались в ведении СССР»), но (вспоминает Хасбулатов):

«…эффект был в другом: само принятие этой декларации, ее пропагандистское значение, ее общеэмоциональное значение — ах, суверенитет провозглашается! Никто уже не вчитывался в содержание этого документа, всех интересовало только название. После чего началось развитие этих процессов…»

Самым важным пунктом декларации, о котором Россия забыла в ХХI веке, а, забыв, и многократно нарушила, был 14 пункт:

«14. РСФСР заявляет о своей приверженности общепризнанным принципам международного права и готовности жить со всеми странами и народами в мире и согласии, принимать все меры к недопущению конфронтации в международных, межреспубликанских и межнациональных отношениях, отстаивая при этом интересы народов России».

Хотя вот это постоянная отсылочка к «интересам народов России» открывала дверь к различным злоупотреблениям. Это как если бы Гитлер написал, что мы, клянемся, никого не будем убивать, кроме евреев, убить которых в интересах народа Германии…

Иными словами, почему бы не в интересах Божественного замысла, мирового сообщества, Планеты, космоса в конце концов?  Больше было бы смысла.

 

 

Тошнота спасла мир. Обретение воздуха водолазом

 

Долгое время в каждом августе каждого лета мы писали об «августе 1991-го».

Сначала это были очень победительные, юбилейные статьи. Типа «вот как мы тогда клёво дали!» Потом в них появилась какая-то меланхолия, когда наши дальнейшие дела пошли вкривь и вкось. Затем появился нежданный катастрофизм: «Ну, и хде результаты?». А потом люди вообще перестали и писать, и читать, стесняясь самих этих слов. Заслонили другие танки в городах, экономические кризисы, пандемия, Трамп и американские дела… А одна подруга мне вообще сказала: «А проблема пресной воды – почему она тебя сегодня не интересует?»

Очень интересует! «Без воды не туды и не сюды». И я бы тоже не стал снова поднимать тему злосчастного «августа», если бы не следующий эпизод. Послушайте.

Пошел я как-то в свой банк к своему менеджеру, который предложил мне новые «инструменты», тем самым вызвав у меня внутренний хохот.

Дело в том, что с прежними «инструментами» вся накопленная к старости валюта зависла (последствия февраля 2022 года), уже перестав, собственно, быть моей в классическом смысле этого слова.

Банк стал ее кидать со счета на счет без моего на то согласия, а ценные бумаги, которые ранее предлагал купить, передавать каким-то другим брокерам. В этой концепции я, видимо, превратился в добровольного служащего того же банка или во временного распорядителя своими деньгами, притом, что сейчас и это время, кажется, тоже закончилось.

Из богатого человека, которому полагался бесплатный личный менеджер, я мгновенно превратился в бедного, которому менеджер уже не полагается.

Однако я не стал делиться со своим уходящим менеджером сардонистическими соображениями, заметив только, что так неуютно для новых «инструментов» (он предлагал принести еще денег, чтобы восстановить мои права) еще не было никогда в истории СССР-Россия.

«Как, никогда? - удивился менеджер, симпатичный молодой человек, - был знаменитый китайский кризис в нулевые, но мы же выдержали, выдержим и сегодня».

И тут меня как ударило. Почему он вспоминает какой-то нелепый китайский кризис? А сколько ему было в 1998-ом? Мы же все это уже проходили. Менеджер подумал и ответил: «Шесть лет».

Шесть лет! Значит, для него «ужас 98 года» – это какие-то непонятные «Легенды и мифы Древней Греции». Оппа! А в 91-ом его вообще не было на этой планете! И если потом, когда он стал взрослым, кто-то ему сказал, что в 91-ом мы по глупости произвели разрушение «офиса СССР», когда надо было только мебель переставить, такая по-своему логичная версия вполне могла поселиться в его голове.

Может, нужно было что-то поменять в «офисе»?

Как бы не надо было разрушать СССР вместе с бесплатными медициной и образованием. Не надо было скандально запрещать Коммунистическую партию, просто создать вторую – Социал-демократическую. Не надо было закрывать военные базы за рубежом, теряя геополитическое влияние, - оно бы сегодня пригодилось в ответ на санкции. А коли уж приспичило выходить из ГДР, то взять за это щедрые чаевые.

Иными словами, просто надо было чуть-чуть переставить мебель, и не было бы у нас забот. Избавиться от плохого, оставив все хорошее.

Вы скажете, это какой-то фельетон на цели и значение «августа»?

Но в спор сегодня включаются и серьезные пожилые люди. Одно из критических соображений основывается на сомнении¸ что люди, миллионы на площадях, тогда хотели демократию.

Действительно, если бы хотели демократию, то почему потом перестали ее защищать, даже перейдя к отрицанию? Где демократическая субъектность народа? Может, говорили-то про демократию, а на самом деле, джинсов, колбасы и жвачки им было достаточно?

Или люди думали, что Запад им организует Лазурный берег на всем протяжении СССР, достаточно разоружиться и сказать правильные слова? Будем типа лежать на пляже в праздной неге, попивая бельгийское пиво. Понятно, что потом они все расстроились, оставшись по-прежнему со своим «Жигулевским».

 

Отвечаю:

СССР тогда погубили не недоразумение, его погубила вполне обусловленная тошнота.

От советского бытия к 1985 году тошнило уже всех, и хипстеров, и партийных, и даже силовиков. Притом, что тошнота имела следующие корни. Во-первых, тотальная нищета, нищета особого рода, когда советские люди плавали на сверхдорогих атомных подлодках и запускали людей в космос, но не имели собственных средств на, чтобы, например, починить покосившийся забор.

Вспоминается, что, когда Гагарин приземлился на колхозное поле, обрадовавшиеся колхозники первым делом съели его лётный паек – они такой вкуснятины (в малосимпатичных тюбиках) никогда в жизни не видели.

А вторая причина – опять же тотальная заритуализированность советской жизни, когда абсолютно все люди СССР ненормально были лишены своего собственного голоса, чего не скажешь ни про какую другую взрослую нацию в мире.

Это было время, когда на все вопросы существовали стандартные ритуальные ответы.

«Почему вы хотите вступить в Коммунистическую партию? – Потому что хочу быть в первых рядах борцов за дело коммунизма».

ОК!

«Почему эти идеи правильные? Потому что так писали Маркс и Ленин, страница такая-то¸ том такой-то».

Эти ритуалы съедали время жизни. Обретение собственного голоса и собственного мнения (без лениных, марксов и генсеков), таким образом, стало важным мотивом «августа». Это было как обретение воздуха водолазом. Вместо «они считаю» «я считаю».

И пусть не говорят, что люди при этом не понимали демократию (действительно, я и сам не очень понимал, как она выглядит на практике и будут ли демократические представители умными, или же все как Грызлов[3] и Володин[4]), но эти чувства – избавление от тошноты и обретение собственного голоса, - несомненно, были самыми настоящими демократическими чувствами. Как и стремление к вольнице в одежде, в только себе принадлежавшем образе. 

Однако в августе 1991 года все хорошее, что вызревало с 1985 года, могло прерваться.

 

Почему в августе 1991 года в стране победила демократия.  «Август» и «страх»

 

Люди склонны пугаться. Особенно, когда подозревают крен к 1937 году. 19 августа я проснулся от странной тишины города и одновременно от странного гула, который шел от МКАД. Это в город входили танки. Позвонил друг, случайно зависший в Америке, спросил, стоит ли возвращаться. Помню, что я проинтуичил и ответил, что в полную и фатальную катастрофу все же не верю. Потом позвонили из редакции «Коммерсанта» и, к моему удивлению, вызвали на работу. Какая работа?! Оказалось, что главные редакторы, входящие в пул близких к Александру Яковлеву «что-то знали», поэтому организовали «Общую газету». «Общую газету» быстро напечатали, потому что типографии перевели деньги, а тонтон-макутов, могущих рассыпать тираж, у ГКЧП еще не было. Элементарно, Ватсон! ГКЧП плохо подготовился!

 

***

19 августа я отправился в единственно мне понятное место – в Моссовет, и бросил якорь в комнате Комитета по законности. Из окна видел, как машина Исполкома (мэрии тогда еще не была создана, а Моссовет делился на две структуры – депутатский корпус и Исполком) подвезла в переулок бетонные блоки (от танков). Стало немножко тревожно. Осмотрев комнату, выбрал шкаф, за который планировал упасть, если Моссовет пойдут брать враждебные десантники с саперными лопатками. В это время руководство «Революцией» заседало в одном из залов. Писали обращения к армии. Ельцин готовил указы, отменяющие компартию и ставящие ГКЧП вне закона. В свою очередь армия выделила офицера для связи в звании майора, который обосновался в холле с армейским телефоном. Майор тоже был напуган и не понимал, что будет дальше. Причем сцена напоминала соответствующий эпизод из четырехсерийного советского блокбастера «Освобождение» (1971), в которой советский телефонист тянул провод в ставку Гитлера. Только в нашем случае это «ставка Гитлера» протянула провод в Моссовет. Кое-что из того, что я видел, как случайно попал в кабинет к бывшему члену Политбюро Александру Яковлеву, я опишу вечером в заметке для «Общей газеты».

Советский связист в ставке Гитлера. С ним пытается выпить обреченный фашист. Фильм "Освобождение"

 

***

 

ГКЧП продержался еще один день.

Фактически только до исторического вопроса Татьяны Малкиной на пресс-конференции ГКЧП: «Вы понимаете, что вы совершаете переворот?» Подразумевалась и вторая часть этого вопроса: и вы думали, что вам это сойдет с рук?

А 21-го все закончилось.

Таким образом, если «август» чему-то нас научил, так это тому, что бояться не надо, «ужас катастрофы» может так же внезапно кончиться, как и начаться. В 1991 году тошнота от старых маразматиков с трясущимися руками (как у Янаева[5]), которые тянули нас в прошлое, была непреодолима.

Общий вывод: «августы» происходят не только по желанию хипстеров, а когда элиты блокируют императивные перемены. А мирные они (могут быть и не мирными) - когда тошнота охватывает все слои общество. Ведь и Великая французская революция поначалу была точно таким же «августом» с постепенным разворачиванием в кровавое месиво при сопротивлении тирании. А началось все с нехватки хлеба, тошноты депутатов Национального собрания и «секций Парижа», которые не дали депутатам слить протест.

Еще параллель: путч ГКЧП стал калькой путча Корнилова в 1917 году и кончился практически так же. Но тогда по результатам путча возвысились большевики, сегодня – антикоммунисты, а «большевики», напротив, провалились. 

 

Свеча на ветру

 

Традиционные колонки о трех днях в августе 1991 года сродни зажиганию свечи на студеном ветру. Эту мысль я подсмотрел у Уильяма Голдинга[6]: море тьмы и свеча гуманизма – не дай ей погаснуть. Но уже и нынешнее поколение тридцатипятилетних знает об августе лишь то, что позволено знать: начало распада СССР, какую страну потеряли! А мы все пытаемся каким-то образом донести до молодежи информацию о том совершенно уникальном общественном консенсусе, не позволившем тогдашним генералам резко развернуть страну в сторону приснопамятной эстетики сталинского Политбюро.

Проблема, однако, в том, что резко – не удалось, а плавно, как выяснилось позже, – вполне удалось. Трехдневный спринт ГКЧП закончился дрожащими руками политических импотентов и препровождением их в «Матросскую тишину». Многолетний же марафон «тяни-толкай» ведет дело к тому, что наши генералы, бюрократы и чекистские олигархи бегут как новенькие, а на финише лишь как будто напитываются соками.

Режим, самоидентифицировавший себя потом как «путинизм», 19 августа 1991 года как-то всем показался «невозможным кошмаром» и был остановлен буквально за два последующих дня. То же самое, продолжившееся на четвертый день и получившееся в результате постепенного откусывания кусочков свободы, на полном серьезе будет обзываться потом «светлым настоящим». Поэтому сегодня мало вспоминать о «героическом августе», важнее понять культурные основания и логику тренда, нацеленного на добровольный демонтаж демократии и выстраивание практически единоличной диктатуры.

Когда задаешься таким вопросом, то оказывается, что кто-то уже думал над ответом. Друг прислал ссылку на старую статью. Еще в 2011 году – на пике протестных волнений, вызванных наглыми манипуляциями на выборах, – историк и публицист Ирина Павлова (ныне в  Лондоне) писала, что у нас нет никаких поводов надеяться, что теперь режим устыдится и мрак развеется сам собой.

Режим явно извлек уроки из исторического прошлого. Причем, надо думать, что из августа 1991 года тоже. Теперь он платит непомерно много, по сравнению с другими тратами на своих наемных работников, «силам правопорядка», а те готовы за эти деньги и давать любые ложные показания в судах, и проломить голову любому протестующему «либералу». В 21 веке режим установит более жесткую цензуру в СМИ, чем даже в коммунистический период 1985-1991 годов. А с 20-ых годов двадцать первого столетия и вообще закроет всех неугодных. Неконституционная (но кто на это обращает внимание?) отмена свободы слова работает и формально, и неформально. В основном, по принципу «правда – за свой счет, а за зарплату – лишь пропаганда». Хотя немало помогает ей и дубинка в виде соответствующих статей Уголовного кодекса.

Но главное, что режим рекрутирует огромное количество добровольных помощников, получившихся в результате очень простого жизненного отбора: вот тебе дверь, за которой у тебя все будет в порядке, а вот тебе дверь, за которой ты будешь считать копейки, чтобы оплатить квартиру, доставшуюся еще с советских времён. Ну, а чтобы совесть не мучила, на «круглых столах», семинарах, «стратегиях» умными людьми на зарплате будет обкатана теория России как осажденной крепости, отбивающейся от Запада в борьбе за абстрактную русскую справедливость и суверенность. Отныне каждый подкупленный мерзавец может надуваться гордостью, что он рыцарь в сверкающих доспехах, вышедший на бой с Обамой и Гейропой за некие нравственные ценности.

Только очень наивный человек может продолжать верить, что весь последующий «патриотический активизм» – с погромщиком Энтео в Манеже, плакатами, клеймящими «пятую колонну», публицистами консервативного крыла, бурным храмостроительством, ярым антиамериканизмом, неожиданным государственническим прозрением Лимонова и добровольцами Донбасса, провожаемыми под «Амурские волны» на фронт в Новороссию, – это спонтанное проявление гражданского чувства.

Все это «делается».

Так делалось вчера, когда изгоняли Троцкого и песочили тунеядца Бродского. Так, видимо, будет делаться и завтра.

Ну, а вот как быть все еще нормальным людям, снова угодившим в капкан недружественной политической системы? Не будем скрывать, очень многие сильно задумались над этой проблемой и решают ее всяк по-разному в зависимости от темперамента, возраста, личного потенциала, мужества и нравственного кредо.

Напрашиваются три основных варианта поведения: «забить» на все, бороться и – свалить. Причем, выбравших первый вариант больше, чем второй и третий. Число вторых – уменьшается от года к году, третьих – от года к году увеличивается. Еще, правда, образовалась группка фантастических оптимистов, которые отчего-то решили, что мрак и маразм уже достигли такой густоты, что вот-вот, буквально завтра, рванет, и начнется химическая реакция нейтрализации. С этой верой можно ждать, хотя каким образом «начнётся» и с чего они взяли, что у российского маразма есть качественный порог – не очень понятно. Тем не менее, вся современная отечественная публицистика крутится сегодня в этом проблемном поле.

Одна из значительных статей на эту тему, судя по перепечаткам в «Фейсбуке», принадлежала обозревателю «Новой газеты» Алексею Поликовскому. По сути, вся она – ответ на вопрос, почему в России не получается сопротивление. Почему нет массовых профсоюзов. Почему нет иных партий, кроме как организованных кремлевской Администрацией. Почему нет миллионных демонстраций за права человека, а полиция с Кремлем уже на ушах стоит, когда набирается двадцать тысяч.

Потому что… завет сломался.

Собственно, и раньше, размышляет с примерами из истории А. Поликовский, в России все было очень нехорошо. Деспотия царей и царских чиновников сменилась деспотией вождей и коммунистических чиновников. Та в свою очередь вышла на траекторию деспотии «национального лидера» и его чиновников. Иными словами, в России вообще нет опыта, кроме как опыта августа 1991-го, чтобы сопротивление удавалось. Но раньше хоть была интеллигенция, которая считала, что она все равно обязана противостоять деспотии, даже без особой надежды на успех. Эту переходящую из поколения в поколение культуру безнадежного сопротивления Поликовский назвал… заветом, который, по его мнению, длился-длился, но наконец источился, и настал момент, когда тот был естественным образом сторонами расторгнут.

Дело в том, что современное общество уже не хочет «отдавать годы и силы на то, чтобы биться с абсурдом», ибо бессмысленно гибнуть на баррикадах и устилать историю России своим трупами, когда проще и логичнее дистанцироваться, строить свою цивилизацию за границей «русской уникальности».

Оставим за скобками плохие предчувствия и уверенность, что когда-то вменяемый завет тут существовал. Вера в такой завет, пусть даже и расторгнутый, – всего лишь способ не сойти с ума. Важнее все-таки понять, что мы можем СРОЧНО предложить реального тем, кто по ряду причин не может «забить» и не может дистанцироваться от абсурда, когда его страна явственно поехала в тартарары.

Оставив трех святых мучеников августа 1991-го далеко позади и в виде памятников, к которым давно никто не приходит.

 

«Величайшая катастрофа ХХ века»

 

Поначалу ее никто не заметил. По городу так же плелись ночные троллейбусы. Так же горели окна домов. Заметил отдел новостей нашего «Коммерсанта». С ленты пришел текст Беловежского соглашения, которое начиналось со слов «Советский Союз прекратил своре существование». Как это может быть? Все улетели на Марс?

Как всегда, «новостники» выдумывали яркий заголовок, и кто-то сказал, что обыграть надо, что СССР больше нет. Все дико захохотали и побежали к заместителю главного редактора Ксении Пономаревой утверждать хулиганский заголовок. Ксения усмехнулась и дала добро – первый «Коммерсантъ» был свободным изданием. Так действительно Советский Союз исчез?

Нет, конечно. В декабре 1991 года в Беловежской пуще на переговорах руководителей трех главных республик СССР в действительности ничего страшного не произошло. Да, они там подписали знаменитое соглашение. Но ведь чем был формально до этого СССР? – Союзом республик с правом и выхода, и пересмотра внутрисоюзных отношений, чем при диктатуре Кремля, однако, никто из «республиканцев» никогда пользовался.

Перевод СССР на рельсы легитимности (в чем и должна, по-моему, была состояться политическая реформа «после августа») то и означал - переучреждение Союза на основах международного права. Например, в Экономический союз евроазиатских стран. Тогда получилось бы красиво и симметрично – Европейский Союз в Западной Европе и Экономический Союз в Евразии. ЕС и ЭС.

Тем более, что до сего момента и России как бы не существовало вовсе, она сливалась с СССР до полной неразличимости. Россия сама была СэСэСэРом, что явно было неправильно, несправедливо по отношению к республикам и вряд ли могло устраивать партнеров по гипотетическому Евразийскому Союзу, да и пассионарных, только что узаконивших трехцветное знамя, россиян это не устраивало тоже.

Конечно, позже российские империалисты стали ссылаться на знаменитый референдум о сохранении СССР 17 марта 1991 года, который якобы давал карт-бланш на действия, связанные с недопущением процессов суверенизации, и в подтексте прямо настаивал на этих действиях силой госбезопасности и оружия. Но к тому времени Прибалтика уже из СССР вышла и во «всесоюзном» референдуме не участвовала, как не участвовали в нем и ряд других республик – Молдавская ССР, Армянская ССР и Грузинская ССР. Так что референдум не очень-то был и "всесоюзный".

Кстати, некоторые сторонники СССР (прото-«ватники», если положить руку на сердце) голосовали-таки в воинских частях, что несколько тревожило. Не потому что, голосовали и демонстрировали какой-то процент сторонников прошлого, а потому что армия оставалась имперской и куда-то она еще повернет. Тем более, что в самой идее, что одни люди решают, как жить другим, уже было что-то глубоко неправильное и порочное.

Если, например, мой сосед по лестничной площадке позиционирует себя за то, чтобы ему остаться в СССР со всей этой марксистско-ленинской социалистической дури, а я, допустим, против, то почему я должен подчиняться этому «хорошему человеку»? Правильней я думаю, если он хочет обпиться пивом и жить в советском мираже, то пусть так и делает, но не мешает нам свалить из этого миража к чертовой матери.

Тем временем, депутаты Верховного Совета распад Союза проглотили, соглашение ратифицировали, но уже начали копить в себе гроздья гнева.

Забегая вперед, заметим… 15 мая 1996 года Госдума РФ, пришедшая на смену Верховному Совету, вообще объявила беловежское соглашение о создании СНГ недействительным в части прекращения существования СССР и как бы СССР иллюзорно «восстановила». Трудно сказать, почему «народные избранники» по большей части в штыки всегда воспринимали «переучреждение» своего государства на внятных цивилизованных основаниях.

Возможно, считая себя кем-то вроде римских трибунов и как бы диктующими окраинным диким народам свои доморощенные теории прогресса, находясь в самом центре московской власти, они подспудно боялись «ослабеть», стать «обычными», слететь на обочину и оказаться ненужными. 

 

Хасбулатова спросили потом:

А как вы считаете, мог ли сохраниться СССР после парада суверенитетов?

-Да, конечно, - ответил он. - Если бы они не нанесли последний решающий удар в Беловежье, я думаю, на первых порах это было бы восемь-десять республик. Кстати, когда они подписывали Беловежские соглашения, я был в Сеуле. Если бы я был в Москве, я бы тут же прилетел, призвал их к порядку и отменил бы их, так сказать, ночные бдения. И, думаю, ничего бы не произошло.

Он бы их призвал к порядку, да вот беда – зачем-то в эти судьбоносные дни отправился в Сеул.

 

Роли со словами

 

В конце 1991 года работа в «Коммерсанте» стала меня тяготить. Отчасти из-за потогонной системы и практически круглосуточного рабочего дня, вернее, и ночи. Но в большей степени доканывала анонимность. «Коммерсантъ» постоянно ссылался на мнимых экспертов, а автор небольших заметок выступал в роли фиксатора чужого мнения. Я же мечтал иметь собственную роль со словами. О том, как выяснилось позже, думал и Глеб Павловский, то же самое обдумывал и Андрей Фадин.

Что касается Фадина, то, во-первых, он устал заниматься администрированием в «Коммерсанте», свалив эту работу на брата, а во-вторых, он считал, что обладал уникальными знаниями, позволяющими судить обо все на свете, и что он мог бы «научить» людей.

У Павловского мотивы были более сложными, но, поскольку чаще всего объясняемы именно им самим, то часто и заводящими нас в новые тупики.

Например, в диалоге с философом А.Филипповым («Три допроса по теории действия»[7]) он говорит следующие слова:

«Сегодня «катастрофа девяностых» звучит грубой пропагандой, но тогда вокруг была подлая реальность. Проект реванша обещал уврачевать страну. Раз вокруг тотальное «не то» – а я так думал, – нужно нечто быстрое, бесповоротное, чтобы исправить ошибку. Нужно нечто эффективное. Во мне бушевал ресентиментный гнев – я отказывался «копаться в беловежском дерьме», хотел наказать историю, идущую не туда».

«В беловежском дерьме» - почему, если иного и быть не могло? «Наказать историю» – ничего себе!

Иногда он показывал себя «человеком отчаявшимся» в это время. Хотя отчаиваться ему совсем не было никаких причин. В 90-ых Павловский имел под собой собственную медийную и политтехнологическую площадку, контакты с политиками, властью, журналистами, помещение в центре Москвы. Неужели он и вправду мнил, что ему по силам разворачивать из этой позиции Империю в любом направлении?

«Беловежские соглашения были мне пощечиной, как Большой террор для старого большевика. Готовился с юности, читал «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» и «Технологию власти» , Трубникова про «цель – средство – результат», а на тебе! Интеллектуально я знал, что действие часто ускользало из рук инициатора. Но до Беловежья не верил, что оборотни беглой цели страшнее плодов бездействия. С начала 90-х я искал возможность действия-корректировки – действия, в которое встроен навигатор возвращения к цели. В «Письмах о русском» мы с Сергеем Чернышевым обсуждаем, как Ваньке-встаньке встать на ноги среди беловежской кальдеры. Политики русского реванша, которая вернет стране историю и будет достаточно хитра, чтоб ее опять не надули. Но – не получилось».

Может, и хорошо, что не все получилось. Того, что у Павловского «получилось», нам всем хватило с избытком.

 

 

«Наши» победили, но было тревожно

 

Получилось, что выше я как бы упрекаю Павловского за критическое отношение к «демократическим» реформам, но ведь и сам пребывал в меланхолии. После эйфории трех дней августа все как будто действительно впали в глубокую депрессию, будто вытащенные на поверхность рыбины. Некоторое время ничего не происходило, никто ничего не говорил. Гайдар ушел в бюрократическое подполье. Ельцин «отмечал». Белый дом, где разместилось российское правительство, поражал запустением, и в буфете можно было разжиться разве что сосисками, как в какой-нибудь жалкой столовке.

«Наши» победили, но уже зимой 1992-го я, как кожаный большевик, ходил по нэпмановскому раздолью с соответствующими чувствами. Нэпманы, нью-рашенс вываливались из ресторанов, рассаживались в "мерседесы", звонили по радиотелефонам. Я же проваливался по колено в жидкий снег. Никуда не доехать и нечем звонить (сотовых телефонов еще тогда не было). И, Бог мой, именно мне почему-то все время попадались на глаза какие-то нищие, безногие, беженцы, погорельцы, а то вдруг кто-то в теплом и затхлом переходе метро вполне профессионально затягивал оперную арию. Это был бред какой-то.

Впрочем, среда обитания здесь всегда была против нормального человека. В 91-ом я не знал, но мог бы догадаться (и догадывался!), что близящаяся эпоха реформ будет отмечена чем-то таким... вроде могилы Неизвестного бомжа. Точно так же эпоха моих родителей была отмечена могилой Неизвестного солдата.

Я чувствовал, как стареет моя вера в справедливость, но в отличие от Павловского, которого /внутренняя культура/ «якобы наделила мандатом на свою защиту и продвижение во власть»[8], я не собирался ломиком корректировать эпоху и заключать договор с дьяволом. В общем-то меня все устраивало, включая хаос и роль одного из фронтменов перемен, потому что я был «мечом мщения», я мстил коммунизму за то, что тот собирался меня проглотить, и не рассчитывал на большее. Хотя и мои эссе этого периода, которые с удовольствием брала «Независимая газета», тоже оказывались достаточно меланхоличны.

«Нужна ли нам демократия?» - спрашивал я, потому что дискуссии кончились, никто не обсуждал этические основания нового режима, вчерашних рядовых перестройщиков бюрократия отодвигала от центров принятия решений. Мэр Гавриил Попов казался таким нашенским, родным, что мы обступали его, когда он выходил из московской мэрии, чуть ли не били его по плечу: «А скажи, Гаврила, как там у вас дела?» Но тот тоже тяготился своей близостью с революционным авангардом, старался побыстрее улизнуть в машину. Пресса, знай свое место!

Депутат Андрей Савельев (человек тоже с некоторыми тараканами[9]) написал о Попове: «Никогда лично мне не доводилось беседовать с Поповым. Как и подавляющему большинству депутатов Моссовета, который он возглавлял в 1990–1991 гг., Попов только на телеэкране казался общительным и готовым отвечать на вопросы. В жизни он был замкнут и недружелюбен. Его общение в Моссовете ограничилось группой лиц, которые помогли ему захватить власти и сами приобщились к власти, не имея для исполнения своих обязанностей ни профессиональных навыков, ни каких-либо признаков совести, чтобы признаться себе в этом».

А затем меня пригласила антикоммунистическая «Столица» на должность главы политического отдела. Теперь я получил право на собственное высказывание, хотя надо мной оставались главный редактор, - Андрей Мальгин, и три его зама. Тем не менее, в «Столице» я обучился медиа-менеджменту и понял, что надо формировать собственную команду авторов.

Получалось, что теперь я писал в истинно антикоммунистическом журнале, и мой теперешний главред требовал, чтобы я был принципиален в отношении кровопийц из КГБ, против чего не было возражений. Но не устраивало, что все наши статьи сходили на невнятное бормотанье, когда дело касалось арендодателей нежилых помещений, механизмов протекции или лицензий на вывоз стратегического сырья...

Можно было запросто ругать президента (он от нас никак не зависел, и мы от него - тоже), но не коснуться тайны, куда в родной редакции идут деньги от рекламы.

Положение усугублялось тем, что я оставался на стороне депутатского корпуса Моссовета, его Комиссии по законности, с людьми из которой был связан личными отношения, а Мальгина протежировал Исполком (позже мэрия), тот который владел в Москве всем. Рано или поздно это должно было преобразоваться в конфликт, что и случилось вскоре.  Я еще не привык к тому, что редакция журнала – как театр, где тебя сжирают, чтобы дать дорогу другим.

Развод с Мальгиным состоялся достаточно мирно. Я двинулся дальше, а «Столицу» вскоре закрыли (есть намеки на ее рейдерский захват). Шикарное помещение на Петровке отдали под московскую Думу, а про Мальгина, который наверняка получил щедрые отступные, продав, как говорится, «свой бизнес», я не слышал буквально до двадцатых годов следующего века, когда он превратился во всепонимающего честного эмигранта.

 

Я и НАТО

 

Будучи главой политического отдела в «Столице», мне удалось командироваться в Брюссель по линии Московского пресс-клуба.

Совершенно фантастический, если подумать, сюжет, порожденный кампанией НАТО по презентации своего совершенно человеческого мирного облика. Но оправданной: после объединения Германий НАТО и Россия становились как бы союзниками не разлей вода, и НАТО получил офис в центре Москвы.

Накануне поездки со мной приключился неприятный случай. Два бандюгана в ночи позарились на мою старую кожаную куртку, для чего побрызгали мне в глаза из перцового газового баллончика, намекая, что у них и пуля для меня найдется. Халтурный газ не сильно подействовал, а в пулю я не поверил, но рассудил, что при лобовом столкновении с двумя бандюганами я мог бы в Брюссель не попасть к следующему дню или попасть в непрезентабельном виде. Поэтому вынул из карманов документы (бандюганы вежливо подождали) и отдал им куртку. В Брюссель поехал в другой.

Блок НАТО встретил нас с распростертыми, но и слишком формальными объятиями, лишенными русской настоящей теплоты (шутка). Приставили младших офицеров, которые озаботились точным выполнением приказа командования. То есть отвели в классы, на стенах развесили блок-схемы, и принялись читать лекции по военному делу, как на нашей военной кафедре, когда я учился, и такое впечатление, что в конце еще и собирались выставлять зачеты.

В середине дня в столовой, однако, накрыли столы для обеда. После голодухи девяностых все казалось страшно вкусным, - и мясные блюда, и пирожные. Знатно перекусили вместе с офицерами, а вечером нас отвезли к какому-то натовцу на квартиру в особняк, и опять полный стол – некуда было уже есть.

Удивительно, но на следующий день я встал сытым, чего со мной не случалось много лет, и завтрак в гостинице принял как вполне нормальный западный человек, – немножко того, немножко сего. Я понял, что сытость – это, прежде всего, состояние уверенности, что голода больше не будет. Тогда можно и не объедаться. Вечером товарищ из АПН (белая кость СМИ с регулярными загранкомандировками) захватил меня в подвальчик, где напоил пивом за свой счет. А потом отвел на главную площадь, где нужно было на удачу потереть медную скульптуру, чтобы, по-видимому, вернуться. (Действительно, в Бельгию я возвращался потом несколько раз, следовательно, подействовало.)

На недолгой панельной дискуссии на следующий день я сказал натовцам, что они должны вовлекать российских офицеров в свои мероприятия, чтобы привить поведенческие стандарты. Это лучше ракет. Тогда «новое мышление» сможет укорениться в том числе и в посткоммунистической милитаризованной среде, - доказывал я. Не уверен, что натовцы поняли, что я имел в виду, – все же НАТО в нашем случае представляли лишь младшие офицеры, выполняющие приказ и не задумывающиеся глубоко и политологично.

Позже я понял, что и сам тоже был наивен. На самом деле, российские старшие офицеры не стремились копировать так называемые цивилизованные стандарты и нормы западных армий, их вполне устраивали и собственные пивные животы, и грязные нищие солдаты, строящие им дачи.

И точно они не голодали. А коррупция, скорее, им нравилась, отчего покушавшиеся на коррупции объявлялись врагами постсоветского Востока. Но я был прав в том, что работать с российским генералитетом, очевидно, нужно было умнее и тоньше, чем с помощью блок-схем в натовских классах. Тем временем в недрах российской политической системы зарождался миф, что НАТО якобы заключило с Россией бессрочный договор не расширяться на Восток (чего, конечно, никогда не было и быть не могло), в силу чего дачи могли продолжать спать спокойно.

В свою очередь Верховный Совет, где в частности заседал мой друг Олег Румянцев, принял удивительное решение восстанавливать Советский Союз. Близился 93-й год.

 

Перелом эпохи, 93-й год

 

Итак, девяносто третий год застал меня в газете «Сегодня», куда я пришел из «Столицы» вслед за деньгами. А позвал меня туда мой хороший друг Миша Леонтьев, которого я некогда редактировал в первой частной газете «Коммерсантъ». В «Коммерсанте» Миша писал путаные тексты про еще более путаные дела на РТСБ, но теперь стал большим человеком благодаря своему теперешнему достаточно близкому знакомству с олигархом Владимиром Гусинским. Когда в «МОСТе» возникла идея набрать штурмовую группу «цепных псов либерализма», он естественным образом обратился и ко мне.

Новой газетой заправляли Дима Остальский[10] (главный редактор, он же родственник какого-то крупного дипломатического бонзы за границей), Сергей Пархоменко (тогда — звезда политической журналистики, теперь — еще и трибун либеральной оппозиции) и Миша Леонтьев (тогда — идеолог дикого капитализма, хотя в нулевых годах становится идеологом столь же дикого государственничества). Все они вышли из одной шинели, вернее, из «Независимой газеты», разо***шись с ее главным редактором Виталием Третьяковым, считая, что знают лучше, чем он, как надо. Меня же они позвали туда руководить развлекательным отделом «Между тем», который, однако, со временем стал самым большим отделом в газете с тьмой тьмущей корреспондентов, которых не всех я даже помнил по именам. Более того, он постепенно превратился в «газету в газете», что не могло не насторожить нашу элитную верхушку.

В «Между тем» мы писали обо все том же самом, что и другие отделы, но веселее. А благодаря приблудившимся к отделу корреспондентам, среди которых нашлись «социалисты», «экологи», «научники», «криминальщики» то, бывало, и вставляя шпильки нашим ультра-либералам. Особенно отличалась бывшая огоньковская красавица Маша Дементьева, которая водила шуры-муры-амуры с офицерами ВДВ, а вместе с оными приобрела и определенный взгляд на жизнь. А также будущая известная писательница-юморесса Диля Тасбулатова.

Помню споры того периода.

Зам. главного Миша Леонтьев утверждал, что надо плугом реформ распахать старое советское производство, как не дающее расти новой экономике. Типа, пусть гибнет. Я же выражал сомнение в главном постулате «либерализма», что государство должно все пустить на самотек, ибо для чего ж тогда брали власть в 91-ом?

К лету 93-го положение в редакции из-за противоречий идеологического характера накалилось, но тут к Диме Остальскому подвалил известный Путешественник с проектом трансконтинентальной гонки на лодках. Отчасти, оттого, что это был действительно увлекательный проект, но в еще большей степени, чтобы сплавить меня из редакции, Остальский согласился прикомандировать меня к группе путешественников.

Предполагалось, что мы будем плыть по рекам сквозь очумевшую в результате свалившейся на нее «демократии» Россию, снимать кино, а я как бы давать корреспонденции в газету. До сих пор удивляюсь своей семье, что она меня тогда с легкостью отпустила…

Мы тонули, попадали в штормы, на середине Амура встречались с китайскими мордоворотами, а, когда останавливались, то на нас приезжали глазеть местные русские бандиты. Один раз мы вообще заблудились и попали по ошибке в Китай. Но чего мы точно не делали, так это не снимали кино, потому что вскоре выяснилось, что в тайге, которая почти везде простиралась по берегам российско-китайской границы, негде заряжать аккумуляторы.

 

К тому же я стал чувствовать немалую тревогу: как там моя московская зарплата, как там мой отдел без меня, не приеду ли я к закрытым дверям? А тут еще в Главном Путешественнике пробудился фанатизм по части Сталина, и он меня принялся доставать соответствующими речами. Не очень приятно оказаться с полным психом в диких краях.

Так что, проплыв с группой чуть больше тысячи километров, я нашел в себе силы сделать «путешественникам ручкой» и, предварительно поплакавшись в жилетку одному местному начальнику аэропорта, слинял с полдороги в Москву. А в Москве, к чести Остальского, он тут же достал из письменного стола мою зарплату, и я отделался полосной статьей.

В газету я также привел и Толстого Юрика, который стал прогорать на поприще синхронного перевода кино. Помня Юрика остроумный мальчиком, я рекомендовал его Остальскому как лучшего редактора и рерайтера в Москве, однако когда я встретил Юрика на улице, чтобы отвести в редакцию, то заметил, что взгляд его потух, а плечо кожаной модной куртки, привезенной из Индии, травмировала потертость, как будто Юрик где-то спал на земле или падал в какую-то яму.

Тем не менее, Юрик первое время старался, постигая тонкости газетного дела. Барражировал с текстами из кабинета в кабинет. Вроде не пил. Однако, когда я уехал на Дальний Восток, Юрик тоже вышел из стен редакции и больше в нее не вернулся, как раньше он делал, работая в ГКЭС по протекции тестя из КГБ.

 

Ситуация обостряется

 

Тем временем в Москве реально обострялась политическая ситуация. Ельцин, которому шибко не нравился Верховный Совет, издал Указ № 1400 о якобы поэтапной конституционной реформе, а на самом деле — о ликвидации ненавистного «оппонента». В свою очередь, Верховный Совет, закусив удила, запустил процедуру импичмента Ельцина. Таким образом, к удивлению россиян, две основные ветви власти на законных вроде бы основаниях взаимно уволили друг друга, вот такая получилась ерунда!

Со стороны Верховного совета бузой заправляли два замечательных персонажа — герой Советского Союза вице-президент Александр Руцкой и председатель Верховного Совета Руслан Хасбулатов. Еще подбрасывал поленья в костер председатель Конституционного Суда Валерий Зорькин. Это сейчас он за власть и застой, и покорно ждет, когда Путин разрешит ему говорить. А тогда был, ну, просто орел!

Но надо сказать, что и все остальные тоже были орлы! Руцкой отчего-то решил, что в случае чего, его по старой памяти поддержит десант, а член-корреспондент Руслан Хасбулатов в бронежилете гордо расхаживал по залу голосований с автоматом, готовясь задорого продать свою жизнь. Все это не могло не вызывать уважение, которому, впрочем, мешало то обстоятельство, что исполком Моссовета, уже тогда самоназвавшийся мэрией, отключил в Белом доме свет и канализацию. Невозможность нормально сходить в туалет ввело засевших там депутатов и их сторонников, среди которых было много женщин, в состояние, близкое к помешательству. С одной стороны, оно их толкало на геройство, а с другой, сильно мешало этому геройству по чисто физиологическим причинам.

Нарыв этот лопнул 3 октября, когда демонстранты, поддерживающие Верховный Совет прорвали ряды ОМОНа и устроили на площади перед Белым домом невероятный погром. Холлы мэрии Москвы (бывшее здание СЭВ) они раздолбали вчистую. ОМОН разбежался. Отряды невероятных казаков, коммунистов, анархистов и «патриотов», будто сошедшие с картин, изображавших бои гражданской войны, двинулись на прорыв в Останкино под руководством генерал-полковника Альберта Макашова. По-видимому, они намеревались захватить телебашню и объявить всему миру о свержении тирана Ельцина. Как в Кронштадте. А дальше… наступило бы счастье.

Но это был странный мятеж, который почти не касался никого вокруг и не был заметен нигде, за исключением трассы, по которой катилась человеческая лавина. Общественный транспорт работал, телевизор показывал, красавица Маша Дементьева сидела у меня в кабинете и бурно радовалась происходящему, поскольку исполнительная власть уже тогда считалась воровайкой, и многим хотелось, чтобы ее наказали. В то же время мы ни на секунду не сомневались, что мятеж захлебнется. Какой из Макашова стратег?! Мы не чувствовали к восставшим ненависти и, может быть, даже сочувствовали им, в то время как наше либеральное руководство газетой, которое заседало в дальнем конце коридора, искренне призывало на головы повстанцам всяческие кары.

 

***

 

Как и 19-го августа 1991-го года, вечером 3-го октября 1993 года у Моссовета снова появились баррикады якобы против белодомовских мятежников (в 1991-ом Моссовет защищался бетонными блоками), хотя чего там перекрывали в 1993-ем, — непонятно. На балконе я наблюдал одухотворенные лица мэрских работников. Егор Гайдар… Слушал его пламенную речь. Площадь у памятника Долгорукому была запружена, как на концерте, но внизу, в толпе, откровенно веселились и пили пиво. Это было шоу. Конфликт уже укатился далеко на окраины, к телецентру, — там убивали. А здесь тишь, благодать — здесь бесплатно геройствовали. Тем более, что не всем было ясно, кто прав, а кто виноват. В дальнейшем я все больше соглашался с версией, что мэрия, таким образом, просто увильнула от обязанности отчитаться по бюджету.

4 октября мятеж был подавлен полностью. Верховный совет расстреляли из танков, зачинщиков арестовали. В Останкино также полегло немало народа. Сколько — никто не знает, поскольку московской прокуратуре запретили проводить расследование. Честные «прокурорские» увольнялись оттуда пачками, ушел с работы и мой «информатор». В октябре 1993 года Советская власть и Моссовет прекратили свое существование, а тысячи и тысячи демократических активистов, сотни комиссий по законности, десятки комитетов помощи тем же пострадавшим от дедовщины, остались не у дел. По отношению к завоеваниям августа 1991-го это, конечно, была контрреволюция, но рядящаяся почему-то в одежды «продолжения революции».

 

***

 

Во многом все это стало возможным благодаря бездарной политике вождей Верховного Совета. Умалять их грехи — не имеет смысла. Однако правда заключается также и в том, что конфликт между формально контролирующими и реально распределяющими, между властью-воровайкой и избранными представителями народа, объективно зрел по всей стране. И закономерно, что он решился залпом «Авроры» из ельцинского танка. С этого момента московское мэрство утвердилось в Москве на «законных основаниях», а районное самоуправление, наоборот, было ликвидировано полностью и больше не восстановилось. Вместо почти полутысячного московского парламента (а ведь речь идет не просто о абы каком городишке, а о субъекте федерации, на секундочку!) появилась Дума. Думка, Думочка — из 35 человек, про которую мало кто не заметит сегодня: она-де карманная, она-де под мэра заточена и встроена в вертикаль.

 

Это были окаянные дни. Одного из основных авторов первой российской Конституции моего товарища по клубу «Перестройка» Олега Румянцева поймали во дворе и уж повели ставить к стенке, только случайность или приступ чьего-то гуманизма спасли его. И год, а то и два спустя (сейчас-то он об этом забыл, став чуть ли ни коммерсантом, лоббистом) он рассказывал мне об этом с безумным выражением глаз…

 

***

 

Эпоха снова переломилась. И никто поэтому не обратил внимания, когда по Москве-реке вплыли в столицу и наши горе-путешественники, которых я бросил где-то на подступах к Байкалу. «Небритые, но довольные», проделав путь в 9 тысяч километров на лодках и доказав, что по сети рек действительно можно добраться от Комсомольска-на-Амуре до столицы, они рассчитывали по крайней мере на аплодисменты или хотя бы на завалящую передачу по ТВ. Но они вплыли в другую страну, которой в это время было явно не до них.

 

В другой стране

 

Тем не менее, в газете «Сегодня» я приобрел репутацию медиа-менеджера, незаменимого на стартапах. И действительно, вокруг меня образовался пул журналистов-«солдат», готовых меня «продать» тому или иному олигарху с расчетом, что я потяну их за собой и обеспечу работой. Так, собственно, всегда и делалось. Я – таран. Люди типа меня двигались от одного проекта к другому, отчего меня в то время не покидала уверенность, что я могу выбирать себе работу по политическому предпочтению. Газету «Сегодня» я перерос, потому что не смог смириться с радостью победителей 1993 года. Хотя, на самом деле, я тоже был во-многом неправ, очевидно, совершенно напрасно идеализируя русский парламентаризм. Но и идея либерального Пиночета, осеменившая широкие либеральные круги, мне казалось сильно диковатой. В октябре 93-го сорок два демократических литератора написали коллективное письмо, от которого лично меня затошнило. Как, впрочем, и многих. В частности, в нем было сказано:

«И "ведьмы", а вернее - красно-коричневые оборотни, наглея от безнаказанности, оклеивали на глазах милиции стены своими ядовитыми листками, грязно оскорбляя народ, государство, его законных руководителей, сладострастно объясняя, как именно они будут всех нас вешать... Что тут говорить? Хватит говорить... Пора научиться действовать. Эти тупые негодяи уважают только силу. Так не пора ли ее продемонстрировать нашей юной, но уже, как мы вновь с радостным удивлением убедились, достаточно окрепшей демократии?»

Нельзя отрицать, что «юная, но окрепшая демократия», как я уже писал, начала с того, что буквально на второй день после победы полностью уничтожила самоуправление. Но и «парламент» «давал прикурить»: пытался восстановить Советский Союз вместе со всеми его плюшками в виде противостояния с Западом и госрегулированием, читай «властью бюрократии». Я тогда не понимал, но эти две линии, очевидно, могли существовать только вместе, уравновешивая друг друга. По отдельности, они, каждая, вели к одному и тому же: неототалитаризму или фашизму. При этом работать в «пиночетовской газете», в которой к тому же, как выяснилось стал еще процветать политический сыск (аналитическое управление группы «Мост» возглавил известный гебешник Филипп Бобков[11]), мне показалось невозможным. Позже кто-то дал мне почитать экземпляр бобковское отчета, где были перечислены все ведущие журналисты и дана их подробная характеристика на предмет лояльности и управляемости. Было там и про меня: куда ходил, с кем встречался, что говорил. Причем, со множеством вранья. Например, что однажды я зашел в Онэксимбанк (а я действительно зашел к товарищу – Михаилу Кожохину[12] - поговорить и расписался в книге посетителей), так в докладе делался вывод, что меня финансирует ОНЭКСИМ с неясными, но подозрительными целями. Также Бобков наладил для Гусинского и прослушки (перехват телефонных разговоров). Как это мило – вновь оказаться под колпаком! Так что в конце 1993-го я без сожалений ушел из газеты «Сегодня», для которой много сделал в период ее запуска.

 

Из двери в дверь

 

Я выходил из одной двери и тут же попадал в другую.

Ненадолго подвязался на телевидении комментатором. Самый первый комментарий прошел на «ура». Я только что высадился из заграничного самолета и сразу поехал в Останкино, был потому раскован, красив и харизматичен. Затем, войдя в процесс еженедельных комментариев, почему-то зажался и повторить интонации первого выпуска уже больше не смог. Зато меня смотрели аж в Алма-Ате, звонили оттуда, как большому белому человеку из Москвы. Ибо телевидение из Москвы – глас русского царя - продолжало окучивать бывший Советский Союз.

Причем, сначала TV мне казалось более оперативным СМИ, чем газета, но потом и оно обернулось своей неприглядной стороной.

Выяснилось, что, чтобы сделать новостной сюжет, мне, как автору, приходилось тащиться куда-то с группой помощников, а те несли с собой разные железки – камеру, штативы, лампу и т.п. Напоминало бригаду сантехников с газовыми ключами. Время уходило на монтирование и перегон для эфира, запись авторского текста.  Хорошо, если сделаем за несколько дней.

Параллельно я открыл в Москве бюро польского журнала «Экстра-бизнес» для чего мне пришлось съездить в Польшу на совещание и для получения финансирования. Где, однако, чуть не умер от алкогольного отравления, потому что встретивший меня польский журналист непрерывно угощал. Но, слава богу, это была короткая командировка. Тексты для российского отдела я стал заказывать у бывшего «коммерсантовца» Олега Утицына, имевшего эксклюзивных информаторов из милицейско-криминальной среды. Это тире между двумя антагонистическими сущностями не случайно.

Еще плюс востребованности. Кронид Любарский, который издавал в Вене «Страну и мир», где я публиковался в диссидентские времена, меня пригласил возглавить отдел «Россия» в СП «New Times Internation». Он меня знал, я был для него «свой». Но был ли для меня «своим» теперь Кронид Любарский?

Вернувшийся с Запада, Кронид, по моему мнению, очень наивно воспринимал политику в России исключительно как борьбу коммунистов и антикоммунистов, когда уже обнажились силы, не имеющие прежней четкой поляризации. Он привлек под свое имя грант на борьбу с фашизмом, но надо было еще этот фашизм обнаружить, закрыв глаза на то, что расстрел Верховного Совета и ожидания либерального Пиночета тоже смахивали на фашизм.

Тем временем, СП «New Times Internation» разместилось в старом советском журнале «Новое время», бывшем в коммунистические времена… крышей Службы внешней разведки.

История тут такая: имея свои бюро во многих странах мира, журнал «Новое время» позволял легально наводнять Запад советскими шпионами и как бы легально транспортировать нелегальные материалы. После 1991 года эта система, конечно, рухнула, но у журнала осталось престижное имя и офис позади кинотеатра «Россия», то есть в самом центре, центрее не бывает. Журналом руководил Александр Пумпянский, окончивший МГИМО, и появление здесь Любарского была конечно парадоксально, если не сказать комично. Еще в СП входил молодой американец со своей службой частной международной почты. Они передавали почту через пилотов. Похожий сюжет, кстати, использован в фильме «Изгой» (1995 г.) Роберта Земекиса и, кстати, в то же самое время. Американец тоже получал офис в центре, куда приносили особо важную корреспонденцию, и потому софинансировал отдел «Россия».

Получилось же, что журнал разделился внутри себя на два журнала. Один – Любарского, другой – Пумпянского, разделился и коллектив, один – старый, под Пумпянским, другой – новый, фактически подо мной. Невольно я оказался в центре редакционной войны, в которой Пумпянский, был, конечно, хитрее, чем прямодушный Кронид, он взял деньги от последнего и американца, и ждал, пока Любарский с американцем провалятся. Каждая наша совместная летучка становилась этапом разворачивающейся интриги. Но в СП я привел свою собственную команду авторов. За сведения из мира постсоветской бюрократии отвечал Максим Мейер[13], а социальные проблемы взяла на себя Аня Политковская.

С Аней я познакомился, когда брал интервью у ее мужа-расследователя – Саши Политковского, одного из культовых авторов телевизионного «Взгляда», фактически выигравшего для Горбачева «перестройку». Аню же тогда не знал никто, но у нее, насколько я понял, по какой-то причине разладились отношения с мужем, и она пыталась отвоевать себе в медиа собственное место. Начала она именно с маленьких публикаций на социальные темы, отличающихся фанатичным правдоискательством их автора. Сам я, также стоящий на стороне справедливости, дал Политковской зеленый свет.

Крах СП «New Times Internation» произошел внезапно.

В одно прекрасное время мы пришли на работу, и я увидел, что помещение, где я работал, закрыто на ключ. Все компьютеры вместе с американцем и последней зарплатой исчезли. Кронид, конечно, извинился передо мной, но а я его не слишком упрекал. Невыплата последней зарплаты была в то время в большом ходу.

Больше я Кронида не видел и даже по какой-то причине не взял его контактный телефон, но, похоже, он тоже стал что-то понимать в постсоветской жизни.

В 1994 году Любарский вышел из Общественной палаты в знак протеста против войны в Чечне. В чем был определенный и заслуживающий уважения жест. А в 1996 году он утонул вблизи острова Бали. Тотальная гибель диссидентов от несчастных случаев тогда еще никого не беспокоила.

 

 

Глеб Павловский и «Версия №1»

 

Весной 1994 года произошел скандал, связанный с публикацией аналитической записки, предрекающей государственный переворот. Причем, поначалу этот скандал меня никак не затронул. Дело в том, что в это время мы не только боялись переворотов, но и ждали их в смутной надежде, что они взорвут тошнотворную маету. Я и сам, когда издавал журнал «Президент» для одной крупной строительной конторы, писал о возможном перевороте и предчувствии гражданской войны, а еще сочинил фейковое интервью с крутым тайным агентом, которое кинул в петербургскую прессу, где его с удовольствием опубликовали.

Мы как бы уже привыкли к переворотам. Несомненно, что в 1991 году произошло два переворота одновременно. Прокоммунистический (ГКЧП) и антикоммунистический – номенклатурный во главе с бывшим членом ЦК КПСС Борисом Ельциным. В 1993-ем - тоже два в одном. Опять фашистский, просэсэсэрский, а против него – опять номенклатурный. Ни один из переворотов, как мы убедились, не решил антагонистического противоречия между размером России, размером ее исторических ожиданий («Вот щас она как начнет развиваться»), но при этом и унылым характером всего – товарного производства, акторов политического действия, искусств, смысла непрерывных реформ и т.п. Поэтому брожение намечались как в среде ресентиментирующих из-за крушения СССР, так и в среде чего-то смутно ожидающих военных и работников спецслужб. Чтобы их всех как-то по заслугам оценили, что ли. Рано или поздно это могло бабахнуть.

И вот в редакциях в это тревожное время в изданиях, как по команде, появляется некая аналитическая записка, написанная кондовым экспертным языком, кто опять кого собирается переворачивать.

Якобы группа заговорщиков предполагала отстранить от власти Бориса Ельцина и передать власть, согласно Конституции РФ, премьер-министру Виктору Черномырдину. В некоторых изданиях подивились и отложили записку в сторону, а «Общая газета» взяла и напечатала. Не саму записку, но о ней. Позже оказалось, что записка исходила от Павловского.

Якобы то ли он, то ли его кореш Симон Кордонский готовили эту записку для служебного пользования (почему Павловский, который нигде не служил, готовил записку «для служебного пользования» – непонятно), а она возьми и утеки в прессу.

На правах товарища я тоже подходил к Павловскому с вопросом «что это было?», но он, видимо, заучил версию одинаковую для всех, чтобы не проколоться.

Мол, компилировал документ из разных источников из журналистского любопытства, тот лежал на столе, а кто-то взял его и похитил. В свою очередь ФСБ стало искать злодея и вышло на Кордонского.

Кордонский[14], который в это время был директором какого-то странного Центра (все под себя создавали «центры), бежал и некоторое время прятался, как Ленин в Разливе, пока ситуация не улеглась.

Необходимость объясниться за «Версию №1» преследовала Павловского всю жизнь, и в конечном итоге он выдал отредактированную последовательность событий.

Теперь она звучала так:

«Весной 1994-го я впервые себя опробовал, разыграв оглушительный этюд вокруг Версии № 1. Скандал получился всероссийски громкий, и мне понравилось. Ельцин в эфире орал на Степашина, требуя сыскать мерзавца. Оказалось, что Событие можно и не инициировать, а просто взять и присвоить. Добавить свой месседж к чужой импровизации, переиначив событие. Эффективно? Эффективно. В кампаниях А. И. Лебедя в 1995 году и Б. Н. Ельцина в 1996 году инструменты коммуникативной игры достроились до общенациональных – собралась команда ФЭП, а с другой стороны, сложилась команда Кремля». («Три допроса по теории действия»)

Но тут вот что странно…

Накануне 1993 года Павловский был вроде как в оппозиции к Ельцину (критиковал указ 1400), а вышел из всей этой истории фактически ельцинским чиновником. В справке о «Русском журнале», составленной для иностранного издания он сам писал о себе так:

«…уже с 1990-го /я/ стал в резкую оппозицию уличному ельцинизму и возникавшей из него "системе Ельцина". В 1993 - 1994-х эта оппозиционность иногда сбивалась в истерику. Но едва антиельцинизм, в свою очередь, стал столичной модой (с начала войны в Чечне), главный редактор заметно потерял интерес к обличениям "оккупационного режима"

Получается, что именно «потеряв интерес к обличениям оккупационного режима», он запускает «Версию №1», внося смуту в ряды антиельцинистов, а по итогам спецоперации становится влиятельным ельцинским чиновником, советником президента.

Вопросы тут и к следующей фразе из разговора Глеба Павловского и его друга, ученого социолога и философа Александра Филиппова.

Павловский говорит, что с одной стороны «собралась команда ФЭП, а с другой стороны сложилась команда Кремля». Почему «и»? «С одной стороны», с другой стороны», если это одна команда?

Нетрудно увидеть, что команда Павловского с этого момента резко пошла вверх. Во-первых, с этого момента институализировался ФЭП – Фонд эффективной политики, который «достроил инструменты коммуникативной игры до общенациональных», что бы это ни значило.

Во-вторых, Павловский стал советником президента, а прятавшийся в Разливе Кордонский дорос до начальника экспертного управления Администрации президента.

К слову сказать, когда я писал эту главу, я искал документы, чтобы их перечитать и освежить в памяти. К сожалению, и возможно благодаря закону о забвении[15], интернет спрятал концы. Сканы статей я нашел, но такого разрешения, что прочитать их практически невозможно. Я и сам утонул в забвении, в общем-то, не слишком этому огорчаясь, - эроха меня укатала. А идти в архивы Ленинки и снова изучать их по десятому разу, вряд ли есть особая необходимость. Но вообще, я начинаю разочароваться в Интернете. Казалось, что в цифрах и в сети должно все оставаться навсегда, но исчезают организации, даже такая «вечная», как ФЭП, а вместе с ними и их серверы в том числе и с моими статьями.

Все, что не сохранено на жестком диске, исчезает. Аминь.

 

Я и «Общая газета»

 

Критическое отношение к стране и власти после октября 1993 года с неизбежностью оползня толкнуло меня в фирменную социал-демократическую «Общую газету» Егора Яковлева. Чтобы там работать, у меня остались все предпосылки. Я работал с его сыном, и он тепло меня рекомендовал, и я делал самую первую «Общую газету», выпущенные в дни августовского путча. Это исторический факт. Отлитый в бронзе. В силу всего этого Егор встретил меня, как родного. Тут же из стола достал бутылку виски, и мы с ним изрядно наклюкались, обнаружив полную общность взглядов. Это была фронтовая любовь.

Но, как и всякая любовь, она переживала свои взлеты и падения. Иными словами, я даже не помню почему, через некоторое время она закончилась. Возможно, потому, что стареющий Егор предъявил себя самодуром, управляющим, как Карабас Барабас, собственным театром, в котором журналистам отводилась роль несчастных кукол.

Одним из проявлений такого положения вещей было то, как он обозвал полосы. Авторские колонки шли под названием «Мы и наши ценности». Полосы – «Мы в кругу друзей» или кого там еще. Все это было, конечно, мило, но я, очевидно, не смог притушить свою ироничность, там более, что это и на самом деле становилось смешно, когда в часы сдачи материалов, выпускающие начинали кричать на всю редакцию: «Где наши ценности?» Как будто речь шла о припрятанных бриллиантах.

Но поначалу все шло хорошо, в газету я перешел со своей командой, в которую опять входили Мейер и Политковская. Причем, Политковская наконец нашла свою главную тему, в которой могла, как ей казалось, реализовывать свои представления о журналистском рыцарстве – защищать обездоленный чеченский народа в его борьбе за независимость. В это время в Москве многие, особенно советские ультра-демократические депутаты, симпатизировали чеченскому лидеру - советскому генерал-майору авиации Джохару Дудаеву. В Чечне он самоназвался генералиссимусом ЧРИ, но все-таки это была тоже относительно культурная попытка выхода из СССР, закончившаяся, однако, кровавой первой чеченской войной и сваливанием Чечни в анархический беспредел. 

 

***

Мои личные достижения в «Общей газете» этого периода: знакомство и интервью с военным мафиози Александром Котеневым[16], которого мне сосватал Олег Утицын, и внедрение в международную организацию Линдона Ларуша. Парадоксальным образом, «афганец» Котенев находился у нас на одном полюсе политического спектра, а Ларуш – на другом. Красно-коричневая газета «Завтра» ругала русского «афганца» Котенева за то, что его люди ехали на танковой броне поддерживать Ельцина в 1993 году, и хвалила американца Ларуша, поскольку тот предрекал крах США и триумф России. Почему – в этом мне еще предстояло разобраться.

Когда я встречался с Котеневым в его суперохраняемой штаб-квартире, тот продемонстрировал мне способ прослушки через обычный радиоприемник, допустим, стоящий у вас в комнате. Даже если приемник был выключен, устройство улавливало индукционные токи. Правда, при демонстрации фокус не удался.

 

Линдон Ларуш и большевики

 

С Ларушем же все началось довольно просто. В августе 1993-го депутат Моссовета (тогда еще был Моссовет) председатель моей любимой подкомиссии по правам граждан Виктор Кузин отправился в Америку. По приглашению мало кому ведомого Шиллеровского института. Отправился - и отправился. Тогда очень многие с надобностью и без разъезжали по миру. Увлекающегося и нервного Кузина разагитировала симпатичная «левая» американка, с которой, я подозреваю, Кузин предполагал углубить отношения. Он буквально «плыл», когда ее видел. Что оправданно – американцы, тем более, симпатичные американки, казались нам людьми с другой планеты.

Вернулся Кузин сильно возбужденным. И отнюдь не американскими прелестями. Штаты - заявил он - отнюдь не те, каковыми мы их представляем! Там есть инакомыслящие! И им нужна наша срочная помощь!

На пресс-конференции он рассказал о некоем Линдоне Ларуше, «видном экономисте и политическом деятеле США», в тот момент отбывавшем 15-летнее заключение за то, что основанный им в 1984 году Шиллеровский институт якобы видел прогресс иначе, чем американский истеблишмент, российские демократы и Международный валютный фонд.

Там утверждали: политика МФВ ведет к гибели жизнеспособных хозяйственных и социальных организмов. Эта идеология позволила «шиллеровцам» закрепиться и в России, в основном, в кругах близких к газете «Завтра». Ничего этого активист антикоммунистического «Демократического союза» Виктор Кузин не хотел видеть, потому что видел только свою американку.

Основатель Института несколько раз выдвигался кандидатом в президенты, стремясь получить доступ к аудитории для изложения своих еретических взглядов, - был таким прото-Трампом, его экспериментальной копией, но вместо этого был осужден по обвинению в уклонении от уплаты налогов.

Упекли и его друзей: Михаэля Биллингтона на 77 лет, Дональда Фоу - на 25, Аниту и Пола Галахеров - на 39 и 34 соответственно. Их адвокаты утверждали: арест - репрессивная акция. Месть за обращенный к развивающимся странам призыв центра Ларуша не платить долги МВФ. (Строго говоря, призыв взять кредиты и не платить долги – это действительно «западло».)

Руководя из камеры своей предвыборной кампанией, Ларуш по телефону (заключенным запрещалось писать, но разрешалось редактировать тексты) надиктовал книгу «Вы на самом деле хотели бы знать все об экономике?». Я ее прочитал, благо ее издали и по-русски.

Главная идея этой работы: долги МВФ невозможно выплатить. Но пока деньги поступают по кредитным линиям фонда, процентное бремя сдерживает развитие кредитуемых стран и создает иллюзию стабильности у кредиторов. Что почему-то плохо. Вывод, как я уже говорил: клиентам фонда - странам третьего мира - необходимо отказаться платить по кредитам.

Вот тогда - по утверждениям последователей Ларуша - чаша терпения мировой олигархии переполнилась. Ибо бунтующие интеллектуалы - "шиллеровцы" - уже всерьез угрожали пошатнуть мировой баланс. Концепция Ларуша «о спекулятивном капитале» (саморастущем, пока реальный сектор рушится) обретала сторонников.

Якобы уже председатель Общенемецкого банка Альфред Хегозен (о нем писали в бюллетене Института) заявлял, что - да, 97 процентов мировых банковских операций осуществляется в результате коловращения бумаг, и только 3 - отражают и обслуживают ситуацию в производстве!

По мнению «шиллеровцев», подобное не может продолжаться долго. Возникает ситуация «горы долгов». Гора превращается в вулкан. А его извержение ведет к финансовым «оползням». «Оползни» же вызовут кризис, более тяжелый, чем Великая депрессия. «Мы находимся в состоянии третьей мировой войны», - продолжала пугать Хельга Ларуш на московской конференции Шиллеровского института.

А между тем, все тот же Альфред Хегозен предлагал проект финансовой помощи Польше, отличный от плана МВФ. База проекта - фонд развития...

Я спросил Московского координатора Шиллеровского института Карла Михаэля Витта - крупного мужчину с открытым лицом:

- Как же отреагировали на это предложение финансовые круги?

- Как? - переспросил Витт и засмеялся. - Его убили.

По его словам, идеи Ларуша встретили и понимание Индиры Ганди, предложившей ему участвовать в программе экономического оздоровления Индии под лозунгом «Индия для индийцев». Но и ее убили...

Призыв же отказаться от уплаты долгов, вызвавший живейший отклик в третьем мире, разбудил лютую злобу кредиторов. О Ларуше (по подсчетам сотрудников института) было написано 25 тысяч обличительных статей.

- Но кто стоял за этой кампанией? Вернее - за всей этой, по вашему мнению, самоубийственной экономической политикой? - продолжал я расспрашивать Витта.

Тот ответил: "Мы против демонизации этих людей. Но есть извечное противостояние сил добра и зла - олигархических и представительных структур. Против нас выступают люди с криминальным складом ума, не понимающие наших аргументов".

«Шиллеровцы» вели кампанию в защиту Ларуша. Через местные отделения Института они намеревались оказывать давление на американских послов во многих странах третьего мира.

Действовали они и в России. Обращение, подписанное депутатами РФ и Моссовета и членами «Мемориала», было направлено Биллу Клинтону через посольство США. Там долго искали нужного чиновника. Тот встретил петицию вяло. Кинул, наверное, в ящик, когда русские чудаки удалились. В свою очередь «Amnesty International» рапортовала: «Суд над Ларушем прошел с соблюдением процедурных норм. Оснований считать его политическим заключенным нет».

А тут у нас случился октябрь 93-го. Опустели коридоры Моссовета, просители побежали просить в другие места. Кузин сдал билеты в США, куда собирался лететь вызволять Ларуша. Подписи депутатов, которых разгромили, на обращении к Клинтону стали смешны... Дискуссии о «социально ориентированном рынке» потеряли актуальность. Тем дело в плане политических обращений и кончилось.

 

Шиллеровский институт в реале: еретики в сердце Европы

 

Но не кончилось как длящаяся интрига. История Ларуша и его института показалась мне более чем любопытной.

Во-первых, материал о диссиденте в США, кем бы он ни был, скандален, а значит - заведомо читабелен.

Во-вторых, хотя тогда - в 1993-м - еще не сформировалось предубеждение относительно роли МВФ в России, не было и уверенности, что его деятельность - во благо. Кто сомневался, что колоссальные кредиты надо будет отдавать? И кто не знал «специфику» России, позволяющую предположить, что большая их часть осядет в карманах тех, кого несколько лет спустя назовут «олигархами»? (Так я писал тогда в статье «История одной правозащитной кампании», опубликованной в «Независимой газете». Диву даюсь на себя!).

Представить позицию противников МВФ, считал я, возбудить дискуссию о мере необходимости кредитов и об их использовании - не только не вредно, но даже полезно. И во всех случаях - интересно.

Когда, стараясь сформировать собственное суждение о деятельности Института, я прочел книгу «Вы на самом деле хотели бы знать все об экономике?», то решил, что в описательной части автор во многом прав, притом, что его точка зрения и не нова. (*Такое же отношение к спекулятивному капиталу можно найти и в романе Артура Хейли «Менялы», написанном лет пятнадцать назад до этих событий). Мне даже показалось, что в образе хитроумного экономиста Луиса Дорси, издающего оппозиционный бюллетень, Хейли вывел Ларуша, тоже издающего огромное количество оппозиционных бюллетеней!

Однако позитивная программа - как можно скорее отменить доллар, засоряющий мировую экономику - представлялась не просто рискованной, а такой глазьевско-хазинской унд кургиняновской. Ее осуществление могло бы привести к Великой депрессии и Третьей Мировой много раньше, чем «гора долгов».

Но, как бы то ни было, Ларуш и поначалу «шиллеровцы» выглядели людьми идейными и порядочными, несмотря на то, что избивали своих противников нунчаками[17], а их сроки заключения были столь огромны и несоизмеримы с обвинениями - что от них и правда веяло чем-то очень хорошо знакомым...

И я написал статью, где, ничуть не умаляя ее фантастичность, изложил ларушевскую теорию. Но газета «Сегодня», где я тогда работал, печатать ее не стала. Замглавного Михаил Леонтьев просто впал в истерику и заявил, что не допустит, чтобы подобное было на его полосах. Текст напечатала «Независимая», а с «Сегодня» мне, оскорбленному либеральной цензурой, пришлось расстаться.

Статью переиздало одно из изданий «Шиллеровского института». В результате я вместе с группой товарищей был приглашен на конференцию в Германию. Я счел это удачей, ибо надеялся увидеть, что же творится в кузнице еретических идей в самом сердце Европы.

 

В самом сердце Европы

 

Там же творилось много чего странного. Начиная с того, что я взял с собой видеокамеру, и ее надолго задержали на таможне, подозревая, что она контейнер для наркотиков. К моему удивлению, они ее просвечивали и взвешивали. Может, это из-за того, что у «шиллеровцев» была такая репутация?

Один из активистов Шиллеровского института позже мне сказал: "Вы можете нас критиковать, но в любом случае относитесь к нам с юмором". С юмором - это мне по силам, но понравится ли ларушевцам мой юмор?

Ведь и вправду, Институт успел наделать много чуднОго. Например, пытался протолкнуть в итальянском парламенте законопроект, требующий понизить настройку музыкальных инструментов, дабы не разрушать уникальные голоса. После выяснилось, что и у нас иногда возникают разговоры на эту тему, но ведут их в основном солисты-пенсионеры.

Чисто западного чудачества было полно и на конференции. Одни говорили об экономике, другие о музыке, третьи демонстрировали графики, согласно коим, сколько МВФ ни отдавай долгов, все равно должен будешь. Потом призывали расправиться с Джорджем Соросом. Это святое. И снова осуждали МВФ. Судачили о выборах в России. А вечером слушали американский спиричуэл в низкой тональности.

Но скоро выяснилось, что руководители Шиллеровского института, собирающие вокруг себя чудаков, сами - отнюдь не чудаки. Им удалось привезти в Германию изрядные делегации (что стоит денег) из многих стран, хотя те и подбирались по очень странным критериям.

Например, прибыла жена украинского министра. Зачем? А вот разработал ученый министр способ сохранения равновесия в магнитном поле. А Ларуш много писал о перспективах использования этого поля. А раз Ларуш писал, значит надо...

По всему миру они наладили сеть представительств. И хотя единого международного Института не было, его отделения, информационно и идейно взаимозамкнутые, имелись в Германии, Америке, Австралии, Индии, России.

Нам показали, какая там кипит работа. Офис походил на крепость. Юноши с магнитными искателями (магнитное поле!) проверяли наличие оружия: «Сорри, это наша работа!»

Депутат Кузин влюбленно смотрел в рот опекунам (за нас платили и неплохо), а меня интересовал вопрос: откуда у борцов с МВФ столько денег?

И одна из опекунш, а именно кузинская подруга, принимая меня за своего, поделилась-таки «секретами». Деятельность Института в финансовой сфере оказалась подобна работе Белого братства или практике большевистских эксов. Там - умыкнули сына миллиардера, а он и передал деньги Институту, сям - убедили старушку подарить проценты с вклада: ведь это неправедный прирост капитала! И так далее. Но кроме этих зажуленных денег, там явно крутились и огромные неучтенные средства.

Я пытался прояснить: какие и откуда? Но хватал пустоту...

 

Играем Шиллера?

 

После публикации в «Общей газете» статьи «Кузница левых в центре Европы», где я, хотя и не скрыл противоречивого характера деятельности шиллеровцев, но подал материал мягко, московский штаб Института дистанцировался от меня. Однажды я позвонил им, но, узнав мой голос, «девушка Кузина» повесила трубку. Больше о его акциях Москве я не слышал, как и о депутате Кузине.

Работа Института в России была свернута. Возможно, потому, что нужда в ней отпала, ведь в 1994 году Ларуша досрочно освободили. Но ларушевцы не успокоились. Уже в 21 веке освобожденный из тюрьмы Ларуш несколько раз объявлял о крахе доллара и США, нападал на Чубайса, Горбачева и… Англию, говоря, что Англия – монстр, а Чубайс и Горбачев ее агенты. Очень это зашло российской элите.

Естественно, ларушевцы двадцать первого века поддержали и Дональда Трампа (*Российская Дума стоя приветствовала победу Трампа на выборах в 2017 году, и депутаты пили шампанское), утверждая, что атаку на выборы в США Россия не совершала, а все, мол, устроило само ФБР. Зная, как работает российская разведка, я уверен, что, она, давно обнаружив в ларушевцев верных помощников и агентов влияния, и в эту компанию влила достаточно средств.

Ларушисты с лозунгами в защиту России после победы Трампа.

 

В разное врем под влияние Ларуша попадали известные российские деятели, вроде Глазьева, который якобы даже стал ему другом. Я в шутку упомянул Хазина за схожесть воззрений, а вот его тоже в связи с Ларушем приводят в фолловерах. Известный демократический экономист, академик Татьяна Корякина, а также демократ Лариса Пияшева, которая перед смертью тоже стала пророчить падение курса доллара до 15 рублей при курсе 30. (*Ждем-с до сих пор) И даже Миша Леонтьев, которого корежило от фамилии Ларуш в начале девяностых, в новые путинские времена, когда он стал вести программу «Однако» на центральном телевидении, тоже заговорил в прогосударственном ларушевском духе, как будто стал персонажем ларушевской сказки. Америка рухнет, а мы, мол, скоро долларом будем стены обклеивать. И - полетим!  (*Летим в тартарары!)

 

 

Общественный статус

 

Как я уже писал, моя пассионарность требовала от меня роли со словами. И я ее получил. В 1993 году (до событий октября и наших расхождений по поводу Ларуша) я продолжал дружить с зампредом комиссии по законности Моссовета Виктором Кузиным, писал о солдатских матерях и безногих инвалидах, живописно пикетирующих Мосгорисполком, и однажды кто-то из комиссии поймал меня за локоть на лестнице: «Хочешь стать народным заседателем Верховного суда? Приходи, мы тебя выдвигаем».

Естественно, я загорелся идеей - ведь это был пласт жизни, который не был известен, - и на следующий день пришел в Красный зал Моссовета, где депутаты приступили к подробному выяснению моего отношения к демократии, Ельцину и свободе прессы.

Стараясь оправдать ожидания, я бойко отвечал, что в конфликте Ельцина с парламентом стою на стороне парламента, что демократия в России еще не построена и путь к ней будет трудным, что из своего личного опыта знаю: вся пресса скуплена. Депутатов это удовлетворило, однако потом у них все же возникли сомнения относительно моей политической ориентации. Такого поворота, признаться, я не ожидал. Какой-то толстый начальник не поверил, что в годы застоя я участвовал в правозащитной деятельности и одновременно стремительно рос по службе.

Таким образом, я покинул слушания с ощущением, что не подошел. Причем не подошел по какой-то очень смешной причине – зеркальной советскому времени – потому что не привлекался и не арестовывался в отличие от Павловского и Фадина. У меня создалось впечатление, что вердикт выносили те же самые чиновники, которые раньше принимали зачеты по марксизму-ленинизму.

Шли дни, и никто меня никуда не вызывал. Я уже начал забывать про свой «провал» на слушаниях. А потом и вообще грянули октябрьские события 1993 года. Снаряды долбили в Белый дом. Советы приказали долго жить. Как же я был удивлен, когда через год, в шарашкиной конторе, где я трудился, - издавал журнал «Президент», - раздался звонок: «Сергей Валентинович? Верховный Совет вас утвердил…»

Позже я узнал еще одну «смешную» подробность. Оказывается, Верховный Совет утвердил народных заседателей как раз незадолго до штурма, и снаряд, угодивший в Белый дом, разметал сейф со всеми списками. В результате многие страницы попросту сгорели. Кроме той, где был я. В Верховном суде остались считанные единицы народных заседателей, и последующие годы российское правосудие носилось с ними (то есть с нами) как с писаной торбой. Я получил возможность судить и рядить, как настоящий судья. Или как политический комиссар от демократического Моссовета в системе бюрократического российского правосудия

 

Несколько слов о самом институте заседателей

 

Народный заседатель в системе российского правосудия - фигура противоречивая. Когда начинаешь рассказывать об этом институте иностранцу, иностранец даже не верит: «Как, в ваших судах заседают непрофессионалы? Вы, наверное, путаете, речь идет о присяжных заседателях?» Приходится объяснять, что в России есть и присяжные заседатели, и народные заседатели. Присяжных - двенадцать, народных - два. В России во второй половине 90-х были регионы, где «в порядке эксперимента» начинали действовать суды присяжных заседателей, в остальной России народный суд вершился либо единолично судьей, либо (по требованию сторон) судебной коллегией, в которую входят два непрофессионала.

Что касается суда присяжных, то это модное новообразование и совершенно безжизненное, поскольку у российского государства нет средств отвлекать 12 человек от работы и тем более компенсировать их потери на частных предприятиях, а кроме того, у нас отсутствовал (и до сих пор отсутствует) тот самый добропорядочный средний класс, из которого можно формировать списки присяжных. Поэтому «тройка» до сих пор считается предпочтительней.

Принцип судебной коллегии трех судей коренным образом отличается от суда 12 присяжных плюс председателя. Присяжные отвечают на вопрос, поставленный судом, во всех остальных отношениях они просто слушатели, зрители. Их надо убедить, а сами они находятся как бы в оплаченном отпуске. В советское время их это вполне устраивало бы. Другое дело - народные заседатели. Действительно, они не обязаны знать законы так же хорошо, как председатель (это и невозможно практически), а на самом деле они могут вообще не знать законы, поэтому закон им прямо предписывает - апеллировать к совести. Тем не менее в судебном заседании народные заседатели по своим правам приравнены к председателю коллегии, наравне с ним могут участвовать в исследовании доказательств, наравне с ним работают, иногда даже пишут какие-то бумаги, и окончательное решение народного суда решается большинством голосов. В общем, они настоящие судьи.

«О-о-о! - только и может тут сказать иностранец. - Ну у вас и демократия! У нас такой нет».

 

Законная демократия

 

Да, это демократия по закону, но не всегда демократия по сути. В народе к такой демократии всегда относились скептически. Ведь народные заседатели были и при Сталине. Их называли «кивалы», поскольку они кивали так же, как и председатель. А председатель кивал так же, как и партия. А партия кивала, как генсек, то есть как НКВД. По привычке они продолжали кивать и тогда, когда Сталин умер. И лишь выдвинутые поздними Советами, почувствовавшими вкус к самоуправлению, народные заседатели кое-где отказались бездумно кивать после 1993 года. И только тогда выяснилась удивительная вещь: если бы народные заседатели вдруг отказались кивать, как им велят их председатели, то они вполне могли бы стать мощным инструментом демократического контроля над властью, в данном случае - над судебной машиной.

Обычно рядовой российский гражданин пребывает в святой уверенности, что он никогда с нашей судебной машиной не столкнется. Ни при каких обстоятельствах. Он уверен также, что происходящее в российских судах касается каких-то других людей - тех, кто не в ладах с законом, или же болезненно скандален, склонен к сутяжничеству. Поэтому законопослушный избиратель упорно пропускает мимо ушей разговоры о правовой реформе и вообще о праве. А напрасно. Если все же вам придется оказаться в современном российском суде и попытаться решить, может быть, мелкий по государственным меркам вопрос, как все вас там удивит - от грязных подтеков на стенах до совиного взгляда сидящих напротив судей.

Обычно в народном суде заседают трое. Председатель и еще какие-то две благообразные старушки. Или же вместо старушек мужички неопределенных занятий. Часто они безучастны, иногда шизофренически и не по делу активны. Для тех, кто не знает, это и есть народные заседатели. На них стоит остановиться особо, поскольку суд у нас народный, а они представляют собой важный элемент советского, а позже - российского правосудия.

Первый раз я столкнулся с народным судом и с народными заседателями во время процесса по делу об очередном правонарушении Валерии Новодворской в начале девяностых. Я тогда работал в еженедельнике «Коммерсантъ» и писал про Новодворскую заметки, хотя до этого никогда не встречался с лидером «Демократического союза» лично. Мосгорсуд не нашел ничего лучше, как из-за этих заметок вызвать меня в качестве свидетеля - непонятно чего. Помню, что председатель судебной коллегии вел себя довольно сдержанно и, по-видимому, с юмором относился к залу, битком набитому хиппи вперемежку с кинематографическими «белогвардейцами». Зато сидевший справа от председателя человек пенсионерской наружности злобно уставился на меня и подробно допросил (как будто это меня судили) по вопросу, не имеющему к Новодворской никакого отношения. Кто этот человек, я тогда так и не понял, и вышел из зала в полном недоумении. А через три года и сам стал народным заседателем. Комиссаром демократического контроля над судебной системой.

 

 

Можно ли контролировать российское правосудие?

 

Хороший вопрос. Оказывается, что теоретически можно. И даже нужно, хотя все кругом вам скажут, что суд должен быть независимым. В этом суть правосудия. Это правда, - независимым. Но от чего независимым? От власти, от денег, от политической предвзятости… Но не от права. Не от этики.  Не от базовых установок мировой цивилизации. Я считаю, что по умолчанию, со многими отступлениями, но цивилизация все-таки идет к гуманизму и свободе как наивысшей ценности. Это воплощается в праве. Нюрнбергском и Страсбургском судах. Но пока не дошла, пока она еще находится в «первобытном» состоянии. Судам, особенно российским, особенно на стадии нулевого цикла строительства демократии, не помешали бы выборные демократические «комиссары».

Покажу на примерах.

Однажды в Верховном суде возникла спорная ситуация вокруг лишения полномочий областного судьи. Он сам и выступал в качестве заявителя жалобы. Мнения коллегии, в которой я заседал, разделились. И тут «областной диссидент» пошел на нетривиальный ход. Сам опытный судья, он почувствовал, что у нас наметился раскол, и потребовал отвода председателю. Что в таких случаях происходит?

А происходит вот что. Председатель, профессиональный судья, должен молча встать и уйти, и в процессе остаются… два непрофессионала. Конечно, их маневр в этом случае ограничен - они вправе принять решение либо удовлетворить отвод, либо отказать заявителю. Но главное не в этом, а в том, что они должны с совершенно серьезным видом посовещаться в совещательной комнате, а потом выйти с важным видом в процесс и доложить о своем выводе. При этом можно мотивировать решение, а можно просто сообщить о результате раздумий.

Ситуация «страшная». Нормальные народные заседатели не знают, как себя вести, что и как делать, и могут выкинуть какую-нибудь штуку. Обычно на этот случай председатель заготавливает для заседателей шпаргалку и кладет ее между страницами ГК: на основании таких-то и таких-то статей ходатайство отклонить… Недолго думая, заседатели так обычно и поступают: барабанят номера «волшебных» статей, якобы позволяющих принимать решения независимо от обстоятельств дела.

Но если они самостоятельные, независимо мыслящие люди, если их выдвинул демократический орган, то тут возможны варианты. Если они видят, что председатель необъективно рассматривает дело, могут и удовлетворить отвод. И в этом случае председателя коллегии начинает бить дрожь, ведь его позже взгреют за то, что он не смог договориться со своими заседателями. А народные заседатели могут поступить и еще круче - они могут проголосовать по-своему при вынесении окончательного решения, и тогда председателю, как бы и куда он ни вел процесс, придется подчиниться.

Председатель прекрасно понимает: ведь если даже «опасное» решение потом отменят высшие инстанции, для него это будет большая профессиональная потеря. Его могут не утвердить на новый срок, обойти с квартирой, да мало ли что может потом случиться. И потому он предпочтет искать компромисс, уговаривать заседателей, льстить им, поить кофе с конфетами, обещать премию либо, как и должен поступать принципиальный судья, обставить процесс так, чтобы комар носа не подточил. Правосудию от этого только польза.

В нашем же случае произошло то, что мы, может, впервые в истории Верховного суда, отстранили председателя, потому что почувствовали, что тот действует в русле какой-то закулисной договоренности. И, странное дело, потом на меня приходи глазеть многие профессиональные судьи, жали рук в коридоре: «Молодцы, вы все правильно сделали». Нечего химичить за кулисами!

 

Суд – это борьба

 

Но надо заметить, что защита гражданских прав - она и в Америке всегда борьба, и любая победа в судебном споре достигается с очень и очень большим трудом. И с большими финансовыми затратами. Смешной человек, социолог и философ Александр Зиновьев[18] в своей книге «Запад» написал, что у богатых и у бедных (или у очень богатых и у средних) даже в развитой западной демократии разные возможности, и абсолютное равенство перед законом - это, скорее, утопия.

Но о Западе легко говорить правду. В России переходного периода ситуация была не лучше, а хуже. На Западе государство все-таки экономически заинтересовано в максимальном соблюдении правил игры - ведь это условие гарантирует инвестиции. Россия никогда не зависела от инвестиций, и на протяжении всего двадцатого столетия справедливое судебное решение возможно было только тогда, когда не затрагивались интересы партократии или в позднем варианте - олигархии. Например, тогда, когда спор шел вокруг дележа пружинного матраса, или судили соседа, который на глазах у всех разбил бутылку о голову другого соседа. В остальных случаях право превращалось в комедию. Достаточно вспомнить, что ни по одному «громкому делу» девяностых не было ясного судебного решения, ни один коррупционер не был призван к ответу, хотя скрыть виллу, счет в банке и образ жизни практически невозможно.

Там, где затрагиваются интересы сильных, ведется сложная подковерная игра. Рядовой гражданин, решивший добиться правового решения относительно политического и финансового тяжеловеса, может оставить всякую надежду, ведь ему предстоит длительный и изматывающий марафон. Есть суды высших инстанций, в которых может быть опротестовано решение низших. Есть, в конце концов, различного рода президиумы, в которых нет никаких народных представителей и которые выносят решения, мотивируясь высшими смыслами. Есть политическая целесообразность.

 

Российские суды и политика

 

О том, что не все так просто в российском суде, в первый раз я подумал, когда участвовал в процессе, когда кто-то судился с всесильным мэром Лужковым. Тогда мэр был в хорошей политической форме. Я опаздывал минут на пять (а я и не брал на себя обязательство приходить секунда в секунду, ведь я не был военным, а государство на тот период еще ни копейки не заплатило мне за семь лет работы на государство). И был неприятно поражен, когда увидел, что секретарь суда уже нервно бегал в пиджачке на ветру перед входом в Верховный суд. Может приехать сам ЛУЖКОВ! (Лужков, кстати, не приехал, и был, как всегда, представитель).

В 1999 году политика вторглась в судебный процесс еще более явным образом. Я участвовал в процессе, когда Верховный суд отменил решение ЦИК об отказе в регистрации Российской партии предпринимателей, основанное на том, что известный эстрадный певец Юрий Антонов (наш аналог Пола Маккартни), стоявший вторым в списке, представил неверные сведения о своих доходах.

Напомню. С Антоновым вышла такая история: на момент регистрации певец уехал на гастроли, попросив другого члена партии взять из налоговой инспекции справку о доходах. Член партии принес такую справку на сумму 90 тыс. рублей. Когда ЦИК стала проверять сведения, всплыл еще один доход Антонова - по авторским правам. Этот доход составил 125 тыс. рублей. Не бог весть какие деньги как сами по себе, так и по сравнению с реальными доходами элиты. Тем не менее, ЦИК посчитала, что сумма «укрытых» доходов (хотя их никто специально не укрывал) превышает сумму заявленных в два раза и это является «существенным» нарушением.

Казус заключался в том, что федеральным законом ЦИК позволено по своему усмотрению определять, что является «существенным», а что «несущественным» нарушением. Так, ЦИК зарегистрировала партию «Яблоко», хотя лидер партии Явлинский, получающий гонорары их разных источников, не указал доход в 90 тыс. рублей, про который он забыл, а забыв, естественно, не уплатил налоги. Это было расценено как «несущественное» нарушение. Антонов о своих доходах не забывал и уплатил все налоги даже в большем размере, чем требовалось, однако взял неправильно составленную справку. Явлинский кандидатом остался, а Антонов выбыл. Естественно, потому, что ЦИК не могла позволить себе вышибить системную партию «Яблоко» с которой у Кремля тогда существовала кулуарная договоренность.

Исключение Антонова из федерального списка повлекло за собой и снятие всей партии с дистанции, потому что ЦИК толковала «исключение» кандидата из первой тройки как «выбытие», которое действительно влечет за собой отказ в регистрации избирательного объединения. В Законе "выбытие" и "исключение" прописаны достаточно мутно и противоречиво. Некоторые специалисты трактуют версию возникновения этой нормы следующим образом. Якобы законодатель хотел поставить барьер тем объединениям, которые пользуются фамилиями известных людей - Ельцин, Горбачев, Солженицын, чтобы привлечь к себе голоса, а потом эти известные люди «выбывают», оставляя в первой тройке никому не известных Иванова, Петрова, Сидорова, Тяпкина-Ляпкина. Однако судебная коллегия, в которой я заседал, посчитала возможным отменить решение ЦИК. Зал встретил наше решение аплодисментами.

Позже Александр Иванченко, председатель совета директоров Независимого института выборов и экс-председатель ЦИК так откомментировал наше решение в интервью радиостанции «Эхо Москвы»: «Знаете, это очень серьезные параллели, когда в государственной властной сфере за даже не правонарушение, а проступок конкретного лица отвечает целая партия. Но ведь за этой партией стоит целый социальный слой людей. Людей, которые поддерживают ту или иную партию на выборах из года в год. И не только на федеральных, но и на региональных, муниципальных. Мы таким образом перечеркиваем положение Конституции, предоставляющее право избирать и быть избранным всем гражданам РФ, за исключением лиц, находящихся в местах лишения свободы по приговору суда». И добавил: «Я бы мог высказать только слова высокой профессиональной поддержки коллегам из Верховного суда, которые по очень сложной коллизии, которая возникла по участию в выборах Консервативной партии предпринимателей, приняли сторону не старого нашего подхода к демократии - большинства, а Верховный суд смог защитить и права конкретных кандидатов, включенных в этот список, и право самой партии на участие в избирательной кампании».

Решение, которое прокомментировал Иванченко, имело далеко идущие последствия. Вместе с РКПП ЦИК пришлось восстанавливать заодно и «гебешную» ЛДПР, в результате чего ЛДПР и ее лидер Владимир Жириновский, который успел зарегистрировать новый блок, попали в сложное положение. Это положение уже неоднократно описывалось - фактически псевдолибералы-псевдодемократы ненамеренно (вернее, с ошибочными намерениями) поделились на две части, и если вместе они еще могли перевалить через пятипроцентный барьер, то по отдельности каждый отряд может набрать по три процента и не пройти во власть. Кремль же получил в свой адрес серию упреков в том, что он сознательно нагнетает обстановку перед выборами, чтобы отобрать электорат для карманного блока «Медведь», либо иметь возможность отменить выборы, если они будут складываться для прокремлевских партий неудачно.

И тут я впервые воочию убедился, что на счастье манипуляторов и инженеров предвыборных технологий, судебная система России устроена таким образом, что всегда возможно перейти от правосудия по закону к правосудию по потребностям.

Оказалось, что самый высший судебный орган после кассации - президиум Верховного суда, который назначается Советом Федерации, вправе отменить любое решение суда. В этом состоит внутренний конфликт судебной системы. По мнению многих судей, в настоящее время члены президиума - это не судьи, а политические чиновники, и если говорить о судебной реформе, то она должна была бы начинаться как раз со следующей нормы: президиум не назначается, а избирается и подконтролен Съезду судей.

Завершая эту главу отмечу: за годы моей работы в Верховном суде мне удалось на весы правосудия положить и свои несколько грузиков. В выездной сессии защитить усыновленных американцами русских детей (в процессе было доказано, что их не разбирали на органы, как ничтоже сумняшеся предполагали заявители), а также моя подпись (бросайте в меня камень!) стояла под легализацией контракта в несколько миллиардов долларов по переработке сторонних ядерных отходов, кроме того, я был в странном процессе 1997 года «Коржаков против Ельцина» о защите чести и достоинства на тот момент опального генерала, уволенного за «клеветнические заявления». Но он действительно наговорил с три короба, а еще выпустил книжку воспоминаний. Меня же «смешил» тот факт, что я как бы был арбитром между сильными мира сего. Не получая за это ни копейки. Еще в одном из процессов я самолично убедился, что ФСБ всех судей держит под колпаком, собирая компромат «на всякий случай». В двадцатых годах следующего века я вспомнил об этом, смотря сериал «Бункер» (Silo, 2023) по романам Хью Хауи. Там люди построили свою цивилизацию в Бункере, и не знают, что наверху, а за ними следят некие загадочные «юристы». Сериал обладал очень болезненной интонацией, тыкающей в нас чем-то очень угадываемым, знакомым...

 

Героиня сериал «Бункер», демократический шериф Джульетта, сталкивается с «законниками», готовыми ее ложно обвинить и тут же приговорить

 

Образ Чикатило в перестройке. True Story

 

Оттого, что я знаю про себя, что родился и вырос в стране, в которой история, цель будущего, а также вехи прошлого всегда находились в непрерывном движении и деформации (вследствие чего святые и грешники, великие убийцы и великие пророки были до смешного взаимозаменяемы), я так и продолжал оставаться сторонником импрессионизма и устаревшей журналистики рефлексий.

В свои выводы я никого не призывал верить на слово и никого не призываю следовать моему примеру. Однако ощущение, что мы живем в той истории, какой она нам лишь представляется в данный момент (а завтра, возможно, будем жить в другой), заставляет меня чаще прислушиваться к внутреннему камертону. Кто мы такие? чего хотим? - возможно, единственные вопросы, которыми следует мучиться, и в которых ключ, к тому, что будет с нами завтра....

В том, что будет написано ниже, почти нет ничего придуманного. По некоторым соображением, которые читатель оценит ниже, о происшедшем со мной я молчал достаточно долгое время. Но «такое» вряд ли придумаешь специально.

Случилось так, что однажды летом 93-го, выходя из редакции (кстати, «НГ») я столкнулся в дверях с Глебом Павловским – я выходил, а он входил, возможно, чтобы дать какие-то объяснения по Указу 1400. Сам я только что вернулся из экспедиции по рекам Дальнего Востока, в которую отправлялся с отважными путешественниками, желавшими оздоровить заброшенный край туризмом. Очень скоро убедившись, что у «туристов» (находчиво купивших в Верховном Совете за миллион рублей отношение к главам местной администрации) тем не менее мутно в головах и что они не склонны петь туристские песни под гитару, а склонны кидать в седой Амур пустые бутылки, я расстался с ними без сожаления. И теперь я как раз искал повод подольше отлынивать от надвинувшейся на меня перспективы газетного конвейра. 

Предложение Павловского пришлось как нельзя кстати. Посмотрев на меня в упор, он сказал, что я именно тот человек, который «нам нужен». А нужно сделать вот что. Некие круги уже настолько обогатились после перестройки, что возжелали странного, а именно, заняться искусством - снять сверхграндиозный боевик про кровавого маньяка. Эти же круги поручили Павловскому интеллектуальное обеспечение проекта. Поручением Журналист по имеющейся у нас привычке проманкировал, и теперь чесал в затылке - кого бы уже завтра заслать в Ростов интервьюировать прототипа, припертого к стенке «великого сериального убийцу».

Внутренне содрогнувшись, я дал согласие. И на следующий день, получив от Павловского наскоро собранное досье по теме, перешагнул порог святая святых молодого банковского капитала. Офис носил название «Прагма-банк», а принимал меня мультимиллионер Илья Медков (личное состояние 800 млн. долларов). Павловский знал Медкова через кооператив «Факт», в котором Медков начинал фрилансером. Также, насколько я понял, Медков обеспечил дружественному агентству «Постфактум» и ФЭПу мощные компьютеры, позволившие Павловскому распоряжаться уникальной поисковой системой и базой данных, которых не было и у ФСБ, откуда, собственно, и проистекло глебово политтехнологическое могущество. Медков был дружен с Володей Яковлевым и Антоном Носиком, с которым они и внешне были похожи…

На полу кабинета лежала распластанная шкура бедного белого медведя. Однако встретивший меня молодой банкир мне скорее понравился. Он был дружелюбен, горел проектом и держался со мной, как Ленин, на равных.

Как выяснилось, в более юном возрасте Медков начинал, как и я, с распространения самиздата, потом, как и я, со вторых ролей в авангардном кино, с удовольствием изображая труп. Перестройку я встретил, делая карьеру в Сбербанке, а Медков открыл «Прагма-банк». Я был его бледной копией, но потому у нас и установились доверительные отношения. Как и я, в критические дни августа 91-го года он приходил к Белому дому. В окружении телохранителей и держа в руках какие-то секретные карты, он предложил демократам подкупить военных пилотов, затем поднять в воздух самолеты и скинуть на Кремль взрывпакеты. Говорят, демократы его еле отговорили.

Вот и сейчас, присев на краешек стола и болтая ногами, Молодой Банкир проявлял незаурядную решимость. Оказывается, на роль Чикатило он уже спланировал Джека Николсона, которому вскоре, как было сказано, "будет сделано предложение, от которого тот не сможет отказаться". (Сравнив фотографии Николсона и Чикатило можно только поздравить финансиста с удачным выбором.)

На сценарий предполагалось истратить незначительные по мировым меркам средства, что само по себе нисколько не служило препятствием для моего участия в его написании. Однако мы сразу разошлись в концепции. Когда я, проявляя принципиальность, предложил ориентироваться на «Молчание ягнят» или «Почтальона», который, как известно, «стучит дважды», Медков поморщился: «Нет, нам не нужно излишнего психологизма, мы хотим делать эстетское кино наподобие «Генри: портрет сериального убийцы». Много секса, много красивых женщин из «Пентхауза», садизм скорее пунктирно.»

Подумав про себя, что независимо от того, что хочет заказчик, этот фильм уже называется «Бартон Финк», я вслух попробовал возразить: «А вам не кажется, что эстетизируя насилие, вы можете навредить... Что вы просто тиражируете свою извращенность?»

Молодой Банкир кивнул своему мрачноватому Помощнику: «Он, наверное, из тех, кто затевал всю эту перестройку, а теперь с горечью видит, как ее плодами воспользовались другие. Я угадал? Что касается кино, то я не верю, что оно может вредить. Наоборот, нам кажется, что, реализуя в искусстве свои сексуально-садистские желания, которые у всех у нас есть («Есть, есть», -- закивал Помощник), мы тем самым избавляемся от необходимости испытывать их в жизни».

Я усмехнулся: «Раньше я тоже думал, что искусство для искусства единственно верный принцип. Теперь я все чаще убеждаюсь, что тот, кто забывает про свою моральную ответственность, часто бывает жестоко наказаны. Тем не менее, я бы взялся за сбор фактуры и впоследствии попытался бы переубедить вас».

Мы ударили по рукам. Длинноногая брюнетка внесла пачку заграничных паспортов, и, забывая обо мне, Молодой Банкир обратился к текущим делам. «Если что, звоните мне на яхту», -- бросил он напоследок. «Только не часто», -- добавил консильери.

 

* * *

 

Я улетал в Ростов частным самолетом Медкова, в котором был его единственным пассажиром. Черная икра, как говорится, не лезла в горло, - нет, вру, лезла, и стюард старался, как мог. Ситуация мне виделась так: два московских чикатилы послали к третьему, узнать, как там и чего. Перед отлетом Павловский запоздало предупредил в стиле «Трудно быть богом»: «Илья хоть и наш человек, но все-таки банкир. Учти, речь идет о больших деньгах. Держи язык за зубами». Проинструктировал меня и мрачноватый Помощник. «Оказывается, этот Чикатило убивал не только женщин, но и детей, - неодобрительно процедил он. -- Это нам не очень подходит. Акцентируйтесь на женщинах, уточните в деталях, как он это делал, что при этом испытывал. Расспросите его, может, у него были какие-то цветовые галлюцинации? Это очень важно».  Мне дали командировочные и тысячу баксов на видеокамеру. Видеокамера тогда была моей мечтой.

***

 

Собственно, ростовские правоохранительные органы вовсе не обязаны были сотрудничать со мной в этом странном расследовании, но Помощник заручился рекомендацией некой Влиятельной Особы из силового министерства, которая (рекомендация) по мысли Молодого Банкира должна была открыть все двери, включая и камеры смертников.

К чести ростовчан, они не поддались и ключи не вынесли. А когда лед все же был сломан, мне признались, что Ростов на всякий случай запросил Москву, и Москва отреагировала так: «Вокруг Ч. странный ажиотаж. Ни в коем случае не связывайтесь с Влиятельной Особой - она спуталась с коммерческими структурами».  

Таким образом, информацию мне пришлось добывать буквально по крохам. Почти две недели я просидел в душной комнате, читая все, что написано в советских и зарубежных источниках, и просматривая видеокассеты, которых официально не существовало. Следователь не дал мне копировать, но я установил видеокамеру и все переснял.

Я познакомился с Сыщиком, Адвокатом и Психиатром. «Чикатило это вам не какой-нибудь плэй-бой, - бормотал я про себя, - это вам  фигура шекспировская!»

«Представьте себе, - писал я в блокноте, - маленького человека, который пережил все, что пережила страна, но не сопротивляясь ей, а впитывая  все мифы и все разоблачения мифов. Так он помнит (или ему только кажется, что он помнит), как в Великий голод 33 года голодные люди съели его маленького старшего брата, - хорошенькое детское воспоминание. Он точно помнит, как в прошедшую войну разорванные трупы валялись на улицах города, где он жил, и их никто не подбирал - некому было. Его отца, тихого маленького человека, отправили в ссылку.  Обычное дело, он рос с этим! И вот парадокс -- он продолжал свято верить в коммунизм! Кончает школу, поступает в Университет, вступает в партию, пишет заметки в стенной газете. Типичный продукт своей эпохи, опора режима. Такой же, как все... Но вот пришлось ему столкнуться с незначительной несправедливостью при строительстве второстепенных гаражей, и система выкидывает его, как отработанный материал. И тогда он заваливает жалобами инстанции, но его никто не слушает. Его выгоняют из всех учреждений и из всех кабинетов. И он перестает верить в коммунизм. Но тут так совпадает, что и все остальные тоже перестают верить в коммунизм, и начинается перестройка. Нашего героя видят с плакатом в столице. Он становится привычным персонажем столичной жизни, безликий и в тоже время узнаваемый, такой же, как все, такой же как все.... Снова ничего не меняется. Им помыкает жена. Смеются подчиненные. Когда он просит начальника предоставить ему очередной отпуск, начальник просто бьет его по лицу.  Более жалкой личности трудно себе вообразить. Но вот вопрос: если всю жизнь держать маленького жалкого человека под прессом без передыха, что из него в конце вылупится? Во что он может распрямится? И задним числом выясняется, что у нашего героя, оказывается, была вторая жизнь... Как только - ш-шшш! - начинала шелестеть листва в лесополосе, в замутненном сознании раздавался звоночек, ему казалось (опять же по аналогии из где-то прочитанного или, может быть, из дурацкого фильма), что он... партизан и ведет языка. И тогда он начинает заманивать в лес людей, одного, второго, двадцатого, сотого! Он их насилует, режет, ест. (Лапидарный стиль «Коммерсанта»: «Убил и съел».) Одно из своих чудовищных убийств он совершает вблизи правительственных дач, чем вводит в дрожь небожителей... Он вырастает в самого грандиозного бытового злодея на два идеологически, политически, экономически и географически полярных континента. Чикатило а-ля Бертолуччи[19]. И закрадывается шальная мысль: а что если конформист Чикатило - это лицо нашего народа?"

Вот такую сочинял я, нервно хихикая, белиберду задолго до «Твин Пикса». Но чем глубже вникал, тем ярче прорисовывался еще один сюжет.

Я вдруг с изумлением обнаружил, что исследователь, возьмись он откуда-нибудь после 2000 года, абсолютно ничего не сможет разобрать в этом широко известном деле. Ибо процесс записан таким образом, что на пленке слышны либо только вопросы, либо только ответы, и никогда одновременно. Явная шизофрения нашего монстра («Князя тьмы», -- усмехаясь, сказал Адвокат) накладывалась на шизофрению следствия, правосудия и общественного мнения, порождая дифракцию и интерференцию. Сначала Адвокат (Марат Хабибулин[20]) долго отказывался со мной встречаться, но потом встретился, и мы подружились.

На самом деле против Ч. не было НИЧЕГО. «Убили?» - грозно спрашивал судья подсудимого, явно пребывающего в стране мрачных чудес. «Убил», -- соглашался тот, и тише добавлял: «Я всех убил, и Папу Римского тоже я убил». «Пишите, убил...»

А ведь, - такая мелочь! - по делу Ч. уже расстреляли одного человека в 1978 году. И свидетель обвинения, который выступал на том процессе, через десяток с лишним лет выступил свидетелем обвинения на этом. Святая простота! Адвокат в сердцах даже воскликнул: «Да если бы мы все тут делали правильно, я не знаю, где бы был тогда этот процесс...»

Надо заметить, что по делу Чикатило вообще МНОГИЕ признавались. Просеивали слабоумных и владельцев видеотек ужасов, можно не добавлять, что добрая часть из них, естественно, призналась. Я спросил Сыщика (Буракова): «Как же так, Чикатило ведь не великий интеллект, не агент ЦРУ, он должен был оставлять следы. Ну, например, под ногтями, у жертв должно было что-то оставаться». «Оставалось, - через силу выдавил Сыщик, - нитки милицейской шинели». «Ну, и?» «Поймали начальника вытрезвителя, признался...»

«Что-то они тут все, как мухи, признаются», -- думал я с нарастающей тревогой. Выяснилось, что ни слава Богу было также и с оставленными убийцей биологическими выделениями. У убийцы 4-я группа, у Ч. - вторая! «Парадоксальное выделение», - невнятно констатировал ученый мир. «КГБ покрывает своего агента», - резвилась свободная пресса, преодолевая застарелый комплекс молчания. Полноте, да не подставляют ли снова здесь маленького человека?

Естественно, последний вопрос я задавал себе исключительно в рамках будущего сценария. В реальности же у меня не было особых оснований драматизировать, однако сама мысль, что в жернова нашего безумного общества вдруг случайно угодил безумный маньяк, грела не слишком. Я прямо заявил Адвокату, что, если кто-нибудь когда-нибудь пожелает сделать из Ч. Железную маску, это ему удастся. 

Итак, шел девятый день предварительного заключения. Ч., вышедший из леса и задержанный с сумкой, в которой были перочинный ножик, веревка и вазелин (я заглянул к себе в дорожную сумку и обнаружил там тот же набор), молчал. В принципе, Ч. нужно было отпускать, но отпускать его, конечно, никто не собирался. Сыщики буквально толпились на финишной прямой, отпихивая друг друга локтями. Лопались авторитеты, сталкивались амбиции, у некоторых крыша ползла. Бураков признался, что он смотрел в окно соседнего дома и видел жену с любовником. «Как это?» - поразился я. «Там не было никого», - ответил Бураков.

Всех выручил Психиатр (Бухановский). О чем он говорил с Ч. - тайна покрытая мраком, которую Психиатр мог бы и раскрыть, если бы сам в какой-то степени не был маньяком. Ч. стал признаваться. На суде же Психиатр прочитал пламенную речь, но почему-то не о Ч., а о том, что в ходе следствия им было сделано научное открытие, которое он, конечно, мог доложить общественности, но настаивал бы вымарать из своих показаний все, что может касаться научного приоритета, дабы коллеги не украли. На том и порешили. По всему выходило, Ч. легче расстрелять.

С Психиатром я повстречался в кабинете Сыщика. Не разобрав, что в углу сидит «вражеский агент», Психиатр стал метать из кейса новые книги. «Comrad Chikatilo», «Hunting the Devil», «The Killer Deрartment», «Russian monster serial killer and the man who stoррed him», «The Red Riррer».  «А что, поедемте вместе в Америку на научную конференцию? Там это дело на подъеме, - жарко зашептал он. - Два доклада - ваш и мой». Стесняясь, Сыщик кивнул на меня, и Психиатр сразу замкнулся. «Я ему помог», -- интерпретировал он свою практику с Чикатило и был очень удивлен, когда я мрачно переспросил: «Как? Угробиться?»

...Когда я уже заканчивал свою работу, ростовчанам все-таки стало неудобно, и они наконец прогнулись, разрешив пять минут по часам увидеться с «объектом» в камере смертников. Честно говоря, я до сих пор спрашиваю себя, что это вообще значит - говорить со смертником, который стоит в очереди за пулей, как в очереди к зубному врачу? Сегодня убийства в тюрьме уже кажутся дикостью, анахронизмом средневековья, но тогда они еще производились и казались некой нормальностью.

Не буду описывать ни лязг запоров, ни холод коридоров, надо сказать, похожих на больничные. В камерах тихо переговаривались женщины. Потом мы вошли в блок смертников. Кроме меня в отсек набились несколько здоровенных охранников, - известный писатель детективов Даниил Корецкий таких называл «торпедами», они могли подавить любое сопротивление, а также Сыщик, поглядывающий на часы: а вдруг Ч. скажет что-нибудь новенькое неожиданное?

Новенького Ч. не сказал, как и не сказал того, что нужно было моим банкирам. «Я уже не знаю, что было в той жизни, - довольно образно прошелестел вчерашний «Лесополоса». - Я уже в потустороннем мире. Я уже лечу со всеми планетами в закрытой банке».

Вмешался Сыщик: «Андрей Романович, ты сожалеешь о тех преступлениях, которые ты совершал?»

«Я вспоминаю свою жизнь и жалею, что я ее всю посвятил победе мирового коммунизма. Никаких преступлений я не совершал», -- заученно ответил Чикатило. За экраном его глаз были как будто шторки, за которыми скрывался настоящий Чикатило.

«А если бы вас отпустили, что бы вы делали?» -- спросил я.

«Я бы картошку сажал, огород капал со своей женой».

Уходя, Сыщик нашел замечательную формулировку прощания: «Ну, тогда счастливо тебе, Романыч!»

* * *

Финал был такой. Самолет за мной в Ростов не пришел, и хорошо, что я не все деньги потратил в ресторане, хватило на билет в бизнес-классе (других билетов не было). Когда я все же доехал до Москвы, то узнал, что в империи Ильи Медкова начались мелкие неприятности, и фильм откладывался. Мне сказали, чтобы я ждал звонка.

А потом «мелкие» неприятности начались и у всей страны. 4 октября 1993 года власть предприняла чикатилинское решение своей проблемы, и сидящий в камере смертников Ч. в принципе мог быть доволен, он на полгода пережил парламент, к которому обращался со своими жалобами.

Когда повсюду подмели и унесли трупы, количество которых превышало инкриминируемое Ч., у многих возникла потребность оглядеться: мы снова жили в другой стране и в другой истории. И я обнаружил, что многие мои друзья (из порядочных) поподавали в отставку и поуходили с работы. Не потому, что были не согласны, простые ребята, они не выдержали соприкосновения с нашей творческой интеллигенцией, жаждущей крови. Не даром же и не случайно, еще Есенин водил знакомых девочек на экскурсию в чекистские подвалы, а Маяковский, становясь невыездным, писал оду паспорту. Наш проект снова отложился также и потому, что в начале осени 93-го года он уже не казался уникально-циничным. А потом и сбылось мое пророчество: оказалось, Чикатило пережил также и Молодого Банкира, который был застрелен 17 сентября 1993-го года неизвестным снайпером, когда показался в дверях своего офиса...

Позже, за границей я услышал и такую версию, что Медков якобы сильно наваривал на обмене денег, когда Центральный Банк России опубликовал сообщение (24 июля 1993 года) об изъятии из обращения купюр советского образца и прекращении их хождения на всей территории страны. Лишние деньги, не имеющие легального происхождения, подвозили в «Прагма-банк» грузовиками, а потом Медков их менял по каким-то своим каналам на свеженькие, чистенькие, оставляя значительную часть себе... Но ведь откуда-то Илья должен был добывать свои баснословные капиталы? Очсевидно, помогали влиятельные особы из КГБ-МВД, однако свидетелей убирают, не правда ли?

Что касается кинопроекта «Чикатило», то он будоражит кинематографистов и по сей день. Как ни странно, лучший фильм о первом советском серийном убийце сняли американцы – «Гражданин Х», 1994 года, США-Венгрия, в котором советское время показано даже более достоверно, чем в российском варианте 2022 года. Практически, в нем было реализовано все то, что я сам думал о предмете. Там, к тому же играли и общепризнанные звезды – Николсона, правда, увы, не было, но Дональд Сазерленд играл генерала Фетисова и Стивен Ри играл Виктора Буракова, а снял фильм режиссер знаменитого «Миссисипи в огне» Крис Джеролмо.

 

Кадр из фильма "Гражданин Х"

 

Вводная лекция по истории октября 1993 года[21]

 

В текущем календаре события октября 1993 года следуют непосредственно за августом 1991 года, тем самым спрессовывая для современника два длинных года практически в один месяц или, вернее, в один неразличимый ком.

И в этом есть если не исторический смысл, то определенно усмешка истории. Ведь и на самом деле август 1991-го года и события октября 1993-го, как выяснилось, были этапами одной буржуазно-демократической революции, возможно, начатой гораздо раньше или же никогда не кончавшейся аж с февраля 1917 года.

Эти события скованы неразрывной цепью причин и следствий, хотя многие до сих пор пытаются эту цепь разорвать. Либо противопоставляя «бескровный август» «кровавому октябрю», либо вообще списывая весь этот период на «лихие девяностые», «болезнь Ельцин», тем самым отказываясь признать его базовую роль в наступлении нынешнего также очень непростого политического этапа.

Тем не менее, двадцатилетия октябрьских событий, которое мы отмечали в прошлом году 2013 году, а так же события на Украине этого года предоставили нам новую пищу для размышлений. Они касаются, прежде всего, эволюции нашего отношения к «демократической революции» вообще, с легкой руки официальной пропаганды получившей одиозный маркер «майдана». Признаться, и я — как зритель, как наблюдатель и в определенной степени участник исторического процесса — эволюционировал тоже. Правда, в другую сторону. От сторонника строгого юридического права и представительной демократии, каковым был на протяжении всех девяностых годов и в начале нулевых, к сомневающимся. В частности, к сомневающимся в том, что, «расстреляв первый демократический парламент», Ельцин действительно совершил преступление против демократии, в чем его обвиняют разнообразные по спектру критики режима.

Конечно, это не означает, что я тоже вдруг с лавки упал и стал приветствовать гайдаровско-пиночетовские методы, перейдя на сторону исполнительной власти в извечном споре либеральной и авторитарной тенденций России. Но означает, что и я наконец убедился, — и это нам подсветила трагедия Новороссии[22], — куда могла и должна была привести противоположная линия политического развития.

Впрочем, прежде всего, я должен объяснить, почему вначале 90-ых и достаточно долго время потом я был сторонником «проигравших», а не победивших в конфликте 93 года.

Объяснение очень простое. В Советах и, в частности, в Моссовете находился основной корпус моих друзей. Более того, с Моссоветом я был связан профессионально — работая на издательский дом «Коммерсантъ», а позже в газете «Сегодня», и черпая информацию из поистине неиссякаемой депутатской среды. От благополучия советской власти зависела моя зарплата, что бы это не значило. В 1993 году (незадолго до событий) Моссовет выдвинул меня народным представителем в судебную систему России, послав народным заседателем и как бы комиссаром от демократии в Верховный суд РФ, где я с успехом и различными приключениями проработал до 2000 года. Пока реформа такое комиссарство не прихлопнуло. Таким образом, поражение Советов как института (указ Б. Ельцина № 1617 «О реформе представительных органов власти и местного самоуправления в Российской Федерации» от 9 октября), произошедшее в качестве развязки противостояния Верховного Совета и Президента стало и моим личным поражением.

Оно стало моей личной тяжелой моральной травмой, сопряженной к тому же и с немалыми материальными проблемами. Исчез целый мир различных отношений, а снова встроиться в политическую среду, да и в журналистскую — со своей темой, от года к году становилось все труднее.

Не удивительно, что все это время я оставался последовательным критиком политической линии, которую многие левые оппоненты режима дали неверное название «либерализм», а пересмотрел или, вернее, уточнил свою позицию совсем недавно, причем толчком послужило выступление Сергея Красавченко на одной из юбилейных конференций, посвященных «октябрю»[23].

В 1993 Сергей Красавченко занимал посты председателя Комитета по экономическим реформам и заместителя руководителя Администрации президента и, естественно, был на стороне исполнительной власти. Он и сегодня весьма видный представитель элиты и ни в коем случае не диссидент относительно государственного охранительства, воплощенного в подчеркнутой лояльности правящей верхушке. Отчего не со всем тем, что он говорит о 93-ом годе, можно согласиться.

В частности, Сергей Красавченко вообще отрицает расстрел Белого дома как факт, заменяя зловещее слово «расстрел» на миккимаусный эвфемизм «обстрел». Но одно из его замечаний как исторического очевидца вдруг заставило меня сильно задуматься.

«Почему-то никто, ни историки, ни журналисты, — эмоционально обратился он к залу (цитирую по стенограмме. — С.М.), — несколько раз говорили, может быть, здесь что-то скрывается, кому-то не хочется, но 4-го числа Москва, телевидение показывает вооруженную агрессию зарубежного государства на улицах Москвы. Грузовики с вооруженными людьми мчатся по Садовому кольцу, по какой-то улице с флагами Приднестровья. Извините, как на это надо было реагировать?»

И мне вдруг пришло в голову, что не решись Ельцин тогда на столь решительное разрубание политического узла, мы получили бы Новороссию — со всеми издержками патриотизма в виде мигрирующих боевиков-романтиков и свободного волеизъявления народа в виде расстрельных комитетов — на 20 лет раньше. И кончилось бы это точно ничем хорошим! (P.S. Оно и так не кончилось ничем хорошим, но мы бы не имели и демократических девяностых.)

Конечно, сегодня, когда многие из нас считают себе убежденными имперцами, и этим гордятся, а Приднестровье, некую часть Грузии, часть Украины и бог знает что еще — неотъемлемой частью России или, во всяком случае, вассальной ее частью, кое-кто скажет: «Ого, так ведь это же очень хорошо!»

Но мы должны учитывать, что власть в 93-ем году ни в коем случае не согласилась бы на «Новороссию внутри себя». И что такая «Новороссия в России» грозила бы окончательно дезорганизовать экономику, как, собственно, ее основательно дезорганизовала украинская Новороссия в Украине двадцать лет спустя.

Двадцать лет защищая проигравших от победивших, мы как-то не учитывали, какие глубинные процессы шли в это время у проигравших и к чему могла привести так называемая представительная демократия без тормозов. Но сегодня мы таким опытом обогатились. Да, и посредством гробов на Донбассе, а также наблюдая, как общество практически САМО, а не по принуждению, заседая в парламенте, отказывалось от демократических свобод.

Сначала с шутками и прибаутками приняв для пения гимн, очень похожий на сталинский, а потом занявшись вещами посерьезнее: обосновывая политический сыск, закрывая СМИ, изгоняя свободу слова и ограничивая гражданам право на выезд.

Однако и Борис Ельцин, расстреливая в 1993 году Верховный Совет, безусловно, исходил не из логики демократизатора, прозревшего печальную историческую трансформацию, а, скорее, из логики захваченной власти. Он исходил из звериной интуиции русского царя, не терпящего мятежа — что декабристского, что гкчепистского. Чем предопределил десятилетнюю агонию демократических институтов, и отчего ситуация стала выглядеть еще более трагической и еще более безысходной. Именно эта безысходность заставляет нас снова и снова пересматривать свое отношение к «кровавому октябрю».

И мне теперь ясно одно. Нам, разведенным этими событиями по разным идеологическим окопам и до сих не примирившимся с результатами победы и поражения, следует думать не о поиске очередных виноватых в том прошлом, которое изменить уже никак невозможно. Сколько наконец обдумать, какое же политическое будущее нам желательно. К чему мы стремимся? Ибо оно и только оно вынесет окончательный вердикт.

(P.S. Будущее не порадовало. Распад либеральной демократии мы затормозили, но не остановили.)

 

Я становлюсь заместителем главного редактора

 

После 1993 года журнализм постепенно начинал становиться проблемой. Вернее, он стал становиться работой. А был, по крайней мере, для меня – миссией. Миссией демократа-антикоммуниста. Теперь же это стало рутинным способом зарабатывать на жизнь, что включало в себя поиски финансирования и «выполнение заданий» богатого Дяди. На этом пути я сначала нашел странную контору, разместившуюся в крутой строительной кампании с загадочной аббревиатурой ППСК ТЭЦ-25. А в ней прохвоста с открытым располагающим лицом, прямо как с советского плаката, – Александра Михайловского. Оказалось, что Саша Михайловский по непонятной причине (может, знал какую страшную тайну о хозяине?) получил от владельцев строительной кампании карт-бланш на выпуск иллюстрированного глянцевого журнала и небольшую комнатку в мансарде блочной конторы, где с утра до вечера тусовались грубые бригадиры. Сам Михайловский ничего не понимал в производстве журналов и искал профессионала, который бы все сделал за него. Он уже заручился Главным художником – грузным мизантропом, который был готов на коленке изготавливать разовый макет. Печататься собирались в Финляндии. А после короткого обмена мнений и заместителем главного редактора, то есть мной, который вроде бы в состоянии был пригласить авторов и собрать журнал.

Но в целом это была синекура, куда можно было приходить, можно было не приходить, потому что редакции негде было сидеть, если всем собраться вместе, и дело шло крайне медленно. За год мы выпустили всего один номер. Удивительно, что платили зарплату. Чем-то Михайловский купил расположение мрачного владельца фирмы олигарха Михаила Хесина, у которого имелись и более реальные заботы, чем выпуск глянцевого журнала. Например, однажды у него рухнул многоквартирный строящийся дом на Мичуринском проспекте. Хорошо, что строящийся, а не когда его заселили жильцами. Скандал получился грандиозный. ППСК ТЭЦ-25 на некоторое время лишили лицензии, но потом как-то (очевидно, за деньги) всё улеглось.  Более того, министр МВД А.Куликов поблагодарил владельца строительной конторы Михаила Хесина именными золотыми часами с выгравированной надписью «За героизм». Героизмом, по-видимому, считалось строительство здания ОМОНа, в котором расположились будущие разгонятели демократических демонстраций.

А еще Хесина наградили орденом имени Ахмата Кадырова. Вот какие люди заправляли журналом, который пригласил меня на руководящую должность.

Журнал зарегистрировали под названием «Президент» - не потому, что он имел отношение к политической линии Ельцина, а чтобы показать, что тут все самое лучшее, прежде самая лучшая строительная контора. Предполагалось, что журнал будет лежать на столах, когда ППСК начнет заключать новые договора. Слава богу, что в содержание журнала особенно никто не вмешивался, и я смог напихать в него тексты своих друзей и оплатить их.

Временами Михайловский меня страшно раздражал. Особенно своей благообразной внешностью и тем, что изображал из себя моего начальника. Внешностью же он сознательно торговал, под которой опытный физиономист, однако, мог бы разглядеть хитреца.  Если проследить карьеру Михайловского в дальнейшем, то мы увидим, что все тот же ППСК построил ему дом, в котором он получил квартиру и стал председателем ЖКХ, сдав первый этаж под коммерцию. На самом деле, не слабый получился «тихий» достаток. И вы будете смеяться, в своей автобиографии он написал, что занимался защитой граждан. В двадцатых годах следующего столетия я увидел его лицо на плакатах как выдвиженца от разных фальшивых партий, начиная от «Справедливой России» и кончая «Единой России» - той, которая ответственно за весь кошмар, который произошел со страной. Но районный уровень Михайловский так и не преодолел. Хитрецов и без него хватало в верхах. Слоган Михайловского для выборов был такой: «Нам есть за что бороться». Так и хотелось расспросить, за что и с кем? Очевидно, за денежные знаки.

А еще в нашу редакцию заходил некто Александр Гришин, некогда перестроечный активист – о нем свидетельствовали несколько строчек в различных справочниках, поскольку в незапамятные перестроечные времна он выпускал «журнал “Свидетель”, вскоре переименованный в “Левый поворот” – в память о старом “Левом повороте”)», - так было написано. Отличительной чертой Гришина было то, что он «всех знал», в том числе прознал и про Михайловского, что тот получил подряд на журнал. Появляясь в нашей редакции, Гришин фонтанировал нездоровой энергетикой, отчего Михайловский даже советовал ему пить меньше кофе. Но причина, видимо, заключалась не в кофе, а в том, что Гришин находился под веществами, чего я сразу не понял. Однажды он взял моего сына на тусовку клубов самодеятельной песни – устраивали такие тусовки на природе сродни знаменитому Вудстоку. Там Гришин очень быстро пришел в невменяемой состояние и даже врезался головой в отходящую от перрона электричку. Все думали, что он должен был бы тут же погибнуть на месте, но Гришин с минуты посидел на перроне, потряс головой и отправился тусоваться дальше. Тем не менее, чего у него точно было не отнять, его потрясающую контактность. К моему удивлению, он даже и меня однажды пригласил на какую-то тайную квартиру предвыборного штаба мэра Москвы, кажется, Гончара, разместившуюся в гостинице «Украина». Там он опять громко кричал, что у него есть проект, в который он всех, в том числе и весьма серьезных чиновников, будет приглашать. Гришина еще не прогоняли, но уже начинали сторониться. В нулевых Гришин исчез. Возможно, с лица Земли. Время стихийных анархистов закончилось.

 

 

Роман с огоньком

 

Поскольку Михайловский меня раздражал, а журнал «Президент» так и не стал моей визитной карточкой, я искал способ разделаться с этой работой. Такая возможность вскоре представилась. Второй номер я тоже собрал, но вышел он уже без меня. А третий не вышел совсем. Мне же Павловский предложил перейти в совместный проект «Огонек» – «Фокус» заведующим отдела «Столицы. Тогда бытовала концепция, что у России две столицы – Москва и Питер, и они как бы должны сотрудничать своими интеллигенциями, притом что сохраняя и свои своеобразности. Например, языковые: в Москве говорили «батон», а в Питере «булка». В Москве были «подъезды», а в Питере «парадные».

У проекта была предыстория. В перестроечные годы «Огонек» благодаря главному редактору В. Коротичу стал флагманом гласности и горбачевских реформ. За это Коротича ненавидели коммунисты и консерваторы. Во время августовского путча Коротичу повезло оказаться в США и вернуться он испугался, предполагая, что его сразу же прибьют. Зато воспользовался оказией получить гражданство США. Гражданство давали всем статусным антикоммунистам. Чуть позже Коротич проявил себя собкором газеты «Новый взгляд».

У меня перед глазами скан его довольно путаной и не очень умной статьи 1993 года, в которой он писал: «Почему-то буржуазная газета «Глоб» могла посвятить воскресное приложение Гэсу Холлу, штатовскому главкоммунисту, довольно спокойно поведав о его жизни и взглядах, а в «Советской России» или «Дне» ничего спокойно вдумчивого о людях иных взглядов не публикуют. Холопские крепостные традиции крепко срослись с большевистским наследием, упрочив тип торжествующего раба. От этого устают многие. И я устал. Сегодня уже больше слушаю и не говорю. Сравниваю. Хочу, например, понять почему в терпеливой Америке решают, можно ли гомосексуалистом («пидарасам по формуле Никиты Сергеевича) служить в армии. И пока что не разрешают. А в ура-патриотических кругах России, спасающих заповедную духовность от жидомассонов, кандидатом в министры считается некто Лимонов-Савенко, обретший в свое время известность на Западе подробным описанием полового акта с темпераментным мужиком. Мы что – терпеливее прочих или безразличнее всех?»

И попал, как всегда, пальцем в небо. То, за что он ругал Россия и то, за что хвалил Америку, поменялись местами. «Пидарасы» уже вовсю служат в армии США, потому что на то и свобода, чтобы давать права иным и непохожим, а в России их снова прессуют, как некогда Параджанова[24], потому что политика прав человека снова закончилась. Лимонов, естественно, не стал министром, его посадили в тюрьму.

Осиротевший и загибающийся «Огонек» возглавил Лев Гущин, человек неяркий, о котором я ничего не могу вспомнить. Но самое смешное, что вместе с проектом опять образовалось две редакции, как ранее в «Новом времени»,  - старая «огоньковская» Гущина, и новая – Павловского и Кирилла Танаева, в то время генерального директора ФЭПа. Я - опять на стороне рейдеров. Поскольку финансирование шло со стороны Павловского и Танаева, то Гущин скрипел зубами и терпел.

А откуда же шло финансирование? Я думаю, что его организовал дружбан Павловского – Валя Юмашев, ранее работавший в «Огоньке» журналистом, а ныне, женившись на дочери царя Бориса и ставший чем-то вроде кронпринца. В «Огоньке» сохранился кабинет с медной табличкой его имени, запертый на ключ, который никто не занимал. Как в сказке о Синей Бороде: «Вот тебе, девонька семь ключей, а в восьмую комнату не заходи». В общем, журналисты из бедных понижали голос, проходя мимо юмашевского кабинета. Поговаривали, что иногда он туда и сам заходил, и кто-то его даже видел. Представлю, как Юмашев, крадучись проникает в свой кабинет по ночам.

Недостатком проекта, однако, было то, что планировалось создать популярный журнал для масс, а Павловский совершенно не умел найти коммуникацию с широкими массами, которые он глубоко презирал. Павловский мастер сложностей, загадочности и эксклюзивных отношений с сильными мира сего. Когда на летучках он начинал что-то говорить непосредственно по производству, его никто не понимал.

Тем не менее, благодаря Павловскому я впервые стал получать приличную зарплату, которую в долларах мне переводили на счет в «СБС-АГРО».  Это был новый волнующий мир, который мне страшно нравился. Я приходил в прохладный офис банка и совал пластиковую карточку в навороченный чудо-банкомат. Он журчал и выдавал деньги по необходимости. Это была та самая обещанная Гайдаром капиталистическая цивилизация. На свой счет я вносил также и деньги, заработанные в других проектах, дабы их легализовать. Налогов пока никто не платил, но кто его знает, что будет в дальнейшем.

Журнал выходил не плохим, но и не таким массовым и популистским, как планировалось. Для того чтобы изготовить адекватное описание «столиц» уровня «Коммерсанта», нужно финансирование «производства» на порядок больше, а редакторам и журналистам стать тусовщиками. Иными словами, мы лишь симулировали популистский журнал, в чем мне сильно помогал питерский журналист Дмитрий Губин, обладающий счастливым навыком писать быстро и гладко абсолютно о чем угодно. Еще Губин умел наниматься за границей, проникать в высшие медиа-круги, быть на «ты» со звездами, вроде Диброва, и скандалить аж с председателем Совета Федерацией Валентиной Матвиенко. Логично, что в конце концов он попал в черный список и эмигрировал. Но в начале нулевых я навещал его в классической питерской квартире, соединявшей в себе и роскошь, и тлен.

Проект «Огонек-Фокус» продержался около года, а последнюю зарплату по традиции мне не заплатили, мотивировав это тем, что была гроза, и молния попала в антенну, ответственную за перевод денег. Причем, «Огонек» так и не стал флагманом популизма, зато Гущин вышел из этой истории с наградами. С двумя орденами «Знак почета», а также благодарностью Президента Российской Федерации (25 июля 1996 года) — за активное участие в организации и проведении выборной кампании Президента Российской Федерации в 1996 году, той, которая потом получит прозвище «самой грязной» и про которую Михаил Зыгарь напишет книгу «История о том, как в 1996 году закончились выборы». Нет, конечно, не самые грязные, - Зыгарь неправ, - будут грязнее, уже в 2000 годы «выборы» лишь закамуфлируют дворцовый переворот, будут вообще «невыборы», как потом, но в 1996 году Россия действительно потеряет демократическую девственность, потому что политехнология поглотит всё. Подозреваю (я ж имею право подозревать?), что через тогдашний «Огонек» пополнялась черная касса избирательного штаба Ельцина.

 

Девяносто шестой год

 

От октября 1993-го до 16 июня 1996 года, когда прошел первый тур очередных судьбоносных президентских выборов, прошло чуть более двух с половиной лет. А все еще очень хорошо помнили шокирующий расстрел «парламента» из нескольких танков, танкистам которых позже вручили ключи от новых квартир.

Росло недовольство Борисом Ельциным. Не только из-за злосчастного расстрела, - русским царям вообще-то подобало стрелять в народных представителей, когда они начинают выцарапывать у царей власть, - но и, как многим казалось, из-за слабых результатов либеральных реформ. Вот если бы сделать как-нибудь так, чтобы продолжал длиться Советский Союзе, тогда бы клёво! В марте ельцинская (то есть сформированная после расстрела предыдущей, советской) Дума приняла Постановление № 157-II ГД «О юридической силе для Российской Федерации — России результатов референдума СССР 17 марта 1991 года по вопросу о сохранении Союза ССР», которое, однако, не имело последствий, поскольку непонятно было, как обратно прокрутить фарш. Прибалтика откололась и ей было глубоко на…ать на постановления какой-то Думы.

Тем не менее лидер коммунистов Геннадий Зюганов тотально побеждал действующего президента. На входе в президентскую кампании. У Ельцина, согласно опросам, было 3% процента сторонников, инфаркт и пьянство, которое угадывалось под эвфемизмом «работа с документами». Девяносто семи процентный Зюганов же, как капитан Очевидность, крыл либеральное правительство каменными констатациями. Наблюдаемой безработицей, развалом всяческих производств, преимуществами государственного управления над стихийным, рыночным. Но и у Зюганова были слабые места. На самом деле, в России не все было так плохо, как он говорил, а многое даже очень хорошо. Впервые в истории СССР и пост-СССР полки магазинов оказались полны диковинного, частью заграничного, товара. Россия интегрировалась в Запад, ввела мораторий на смертную казнь, открыла границы. Многие производства действительно встали, но может так и надо этим производствам? Как пел Галиц, мы же не драп производили, а проволоку колючую. Население осваивало торговлю и подалось в челноки. Возможно, Зюганов даже понимал, что начни он от имени государства выдавать задания заводам, то скорее всего, он быстрее, чем пьяный Ельцин, приведет страну к катастрофе. Подозреваю, таким образом, что 97-ми процентный Зюганов просто боялся победить трёхпроцентного Ельцина, и делал все, чтобы этого не случилось.

Тем временем либералы продолжали дискуссию о необходимости русского Пиночета, причем следы этой дискуссии можно проследить аж с 89 года, когда в «Литературной газете» не очень внятно полемизировали Игорь Клямкин и Андроник Мигранян.

Читая впоследствии эту дискуссию, я ожидал, что демократ и либерал Клямкин будет принципиальнее более против «сильной руки», А имперец и конформист Мигранян, которому нравился аж и ранний Гитлер, прямолинейно более «за», но они, скорее, сошлись на том, что такая проблема есть и ее на путях реформ не обойти.  Демократически демократию не построишь, - такая проблема.

Продолжая спорить, либералы, очевидно, не понимали, что таким Пиночетом, и даже в улучшенном варианте, уже был Борис Ельцин.

Ельцин не расстреливал оппонентов на стадионе, не рубил руки российскому Виктору Харе (Проханову что ли?), не отменял свободу слова. Буквально на следующий день после пальбы по парламенту из танков он гуманно простил всех статусных «заговорщиков», - они ж хотели тут гебешный СССР восстановить! - но в качестве русского Пиночета не собирался сдавать власть в рулетке на выборах.

В 1996 году он фактически прихлопнул выборы, хотя сделал это элегантней, чем настоящий Пиночет. Во-первых, все равно оставалась какая-то политическая борьба. Коммунисты пёрли. Демонстрации проходили. Партии создавались. Во-вторых, ельцинские олигархи вложились все-таки не в танки и расстрелы, а в чёрный пиар и подкуп. Ельцин как бы победил во втором туре, а бюллетени тут же уничтожили, чтобы никто не проверял. Я, который ушел из ультралиберальных «пропиночетовских» изданий и перешел к вроде как социал-демократам, тоже сознательно голосовал за Ельцина.

Мои друзья по «Коммерсанту», с кем я начинал в одной комнате, неплохо заработали на выборах 1996-го года.

Смеясь, Андрюша Васильев как-то явился с пачкой цветной рисованной газеты крокодиловского[25] типа «Не дай Бог». В смысле «не дай Бог победит Зюганов». Угадывался фирменный стиль циника и остроумца Васильева, далекого от какого-либо политического фолловерства. Главный редактором побывал его друг Леонид Милославский. Вместе с Васильевым они делили бюджет. Я же немного обиделся, что к куску пирога не пригласили и меня.

Как писала Википедия: «В первых выпусках не содержалось никаких сведений о редакции и тираже. 16 мая 1996 года Центральная избирательная комиссия выпустила постановление, где говорилось, что издание газеты без выходных данных нарушает избирательное законодательство. Только со второго номера в газете были указаны создатели, с седьмого появился учредитель — «Московский региональный фонд поддержки первого Президента Российской Федерации», а на страницах издания появилось пояснение: «Финансирование газеты организовано группой состоятельных российских граждан, которым совершенно небезразлично, что произойдёт с этой страной после 16 июня». Финансированием газеты занимались поддерживавшие Бориса Ельцина олигархи».

 

К истокам

 

«А чего бы тебе не пойти теперь работать в Независьку? - сказали друзья. – Вернуться, так сказать, к истокам».  Действительно, после неудачной попытки захватить редакцию будущими «сегоднявцами», - они там не так давно воевали за сейф и печать, - Третьяков стал как-то выправляться, печать и сейф отстоял и вроде даже нашел деньги на следующие выпуски, а я и так вроде печатаюсь там с самого начала.

Мысль показалась мне перспективной, и я пришел в редакцию, через секретаря попросившись на прием. Виталий тут же принял.

Сегодня, однако, я думаю, что Виталий меня, как он обычно делает, и обхамил. С одной стороны, он предложил мне должность заведующего отделом экономики, а с другой попросил каких-то доказательств, что я в ней разбираюсь, иными словами, чтобы я ему принес в клюве престижные публикации по экономике. С какой стати именитый автор должен бесплатно трудиться и что-то ему доказывать – непонятно, но я почему-то тогда не придал этому большое значение, поступил политично. Дело в том, что у меня от предыдущего проекта осталось несколько материалов, которые было жалко терять. И я их тут же к удивлению Третьякова и выложил. Как говорится, мы пожали друг другу руки и на следующей летучке Третьяков уже расточал в мой адрес похвалы.

Тем не менее заведование отделом экономику было чревато трудностями и опасностями. В отделе подрастал молодой человек, который рассчитывал эту должность под себя, и я подозревал, что он мне не будет помогать. Кроме того, старперы – сотрудники Независьки предпенсионного возраста -  были заняты тем, что работали лишь с текстами, приходящими самотеком, и переломить это мне вряд ли бы удалось.  Но лиха беда начало, как-то удалось выйти на приемлемый уровень, хотя теперь задним числом мне он совсем не кажется приемлемым. Можно было бы и лучше, и ярче, но мешало то, что Третьяков платил гроши, доказывая, что журналисты должны удовлетворяться гордостью, что они работают на такую хорошую газету.

Гордость кормила плохо и поэтому все, кто мог, искал левые приработки. А в это время, кстати, стал расцветать пиар как отрасль, который поначалу мне показался «смешным занятием». Несколько моих старых перестроечных друзей ринулись туда и посыпались коррупционные предложения.  По счастью, я ими воспользовался всего несколько раз. Один раз был связан со строительством или сломом какого-то небоскреба, и я за деньги выступил на стороне справедливости. Второй раз в Москву вдруг нагрянула армия армян с всеармянским каким-то Конгрессом, которые они с понтами провели аж в Колонном зале, выдавая таким образом свой фальш-Конгресс за официальное мероприятие. Платили хорошо. Но как пропихнуть несколько публикаций? Я пошел к редактору отдела новостей и договорился с ним печатать сообщение о Конгрессе в его отделе, деля доход пополам. Так мы поставили несколько публикаций, и я стал считать, что год прожит не напрасно, в смысле не за гранью бедности.

Не утонуть бедным журналистам в тот период помогала и такая известная личность как Владимир Руга[26] со своей конторой. Поначалу, пока был молодой, он брался пиарить аж начинающих чеченских сепаратистов. Однажды, клянусь, был такой странный случай. Шел я как-то по улице в центре Москвы, и вдруг из какого-то дома навстречу выскочил Владимир Руга. Увидев меня, замахал руками: «Заходи, я тебе должен денег!» Никаких денег он мне, конечно, должен не был, но я не стал его разуверять. Руга достал ведомость и выдал сто баксов. Я расписался, забрал баксы и ушел пораженный. Позже, подумав, я понял, что Руге, видно, нужно было отчитаться перед заказчиком о проделанной работе, и он набирал имена прямо как Чичиков из «Мертвых душ».

 

Мизантропия

 

Тем временем, близкое общение с Третьяковым не доставляло радости. Он ни в коей мере не оказался теплым человеком. Более того, он выстраивал отношения с редакцией так, будто бы он Гулливер в стране лилипутов, а все должны были смотреть на него снизу вверх. Так он и подбирал людей – по лилипутовсти. Доверительные отношения он сохранял лишь со «старой Независькой», от которой после раскола остался лишь замглавного редактора алкоголик Михаил Карпов, которому прощались многие закидоны. Однажды, после какого-то банкета, Карпов наутро пришел в редакцию в форме латиноамериканских командос с кинжалом на поясе, сел напротив Третьякова на летучке и стал грозно вращать глазами. Третьяков ошарашенно помолчал, а потом удивительно мягко попросил его удалиться и проспаться. Что Карпов и беспрекословно сделал, - то есть удалился, покачиваясь. Но вообще Карпов оставался самым верным для Третьякова человеком.

Что касается меня, то сначала все складывалось замечательно. Кроме редактирования текстов великих экономистов, вроде Глазьева, я еще успевал писать колонки – короткие реплики в рубрике «Мизантропия», которые неизменно заслуживали отдельного раздора на летучках из серии «вот как надо писать». Этому жанру я обучился еще в школе, придумав серию маленьких рассказов в серии «Славные рыцарские времена». В которых рыцари в основном мочили летописцев. Но, как в случае с Фаустом, мгновение не замрет на этом моменте. поскольку Третьякову, да и нам всем, нужны были деньги на житье-бытье, и Третьяковым было заключено соглашение с…. Борисом Березовским.

Для меня тогдашнего это был удар. Ведь Березовский в моем представлении воплощал все то, против чего я сражался в перестройку. Жулик, мафиози, олигарх, подменивший собою свергнутую партию. Ибо не мог честный человек за столь короткий срок сколотить такое огромное состояние.  Он не мог ни произвести, ни даже перепродать какой-то товар. Поскольку в капитализме согласно Марксу прибыль возникает из продажи товара, но такого товара попросту не существует. Разве что в фильмах Спилберга в качестве утерянных сокровищ! На самом деле, это было зримое воровство в самом чистейшем виде. И этот человек будет теперь диктовать нам, что и как писать в политической газете?!

На летучке Третьяков хихикал, рассказывая, как сложно все в голове у Березовского, при этом отдавая развороты под его «гениальные мысли» и призывая нас не вступать с ним в полемику. Да и честно говоря, первый монолог Березовского был банальный, и его следов я Интернете не нашел, но и я был неправ, оценивая Березовского тупо негативно.

Жулик, он был естественным противовесом тоталитарного рецидива, и это следовало бы мне учитывать. Если бы я понял это тогда, я мог бы попытаться простроить с ним отдельные отношения, тем более, что мой близкий товарищ входил в правление его Объединенного банка. Я же стал подумывать, там ли я нахожусь. С другой стороны, ну, простроил бы я с ним отношения и куда бы это меня привело? Все, кто связался с Березовским, потерпели крах в нулевых годах следующего века, а сам он то ли повесился, то ли его повесили агенты КГБ на полотенцесушителе ванной комнаты.

Однако с кураторством Березовского зарплата все же увеличилась. И хотя Березовский не купил в редакцию ни одного компьютера, - единственный нормальный компьютер купил я сам на свои деньги, - но каждый месяц нас по одному приглашали в отдельный кабинет к коммерческому директору и вручали дополнительно тощий конверт, мне – с тремя сотнями долларов. Третьякову, наверно, с тысячами и тысячами.

Тем не менее, коррупция и черная касса влекли последствия. Неожиданно Березовский подсунул Третьякову сладкую и опасную парочку - Татьяну Кошкареву и Рустама Нарзикулова, всегда двигающихся по «работам» вместе, как Лиса Алиса и кот Базилио. Причем Кошкарева[27] выступала ярко и с мужским апломбом, а Рустам выполнял роль то ли тени, то ли телохранителя. Очевидно, они были «семьей», но позиционировавшиеся как два человека. Забегая вперед, скажу: они потом съели и самого Третьякова, и он с горечью посетует в одном из своих интервью: «Меня предавали не раз».

Но пока Третьяков решил предать меня. Чтобы пристроить Кошкареву и Нарзикулова, он предложил мне сдать им и свою должность заведующего экономическим отделом. В чем, к сожалению, можно обнаружить и своеобразную логику. Кошкарева действительно лучше меня разбиралась в бизнесе 90-ых, хотя и имела тот недостаток, что как бывший инструктор райкома КПСС в Советском районе Москвы она не обладала глубокими перестроечными убеждениями, олицетворяя собой типичный путь всеядного комсомольского работника – при коммунистах коммунистический инструктор, при Ельцине менеджер «свободного» рынка. А чтобы компенсировать мне потерю престижного места, Третьяков предложил вести приложение «НГ-сценарии» о том, что могло бы в России произойти в дальнейшем. Получалось, что за отдел мне отдавали целую отдельную газету! 

Я опять поступил политично, - рокировался, да и глупо было не соглашаться.

 

Третьяков и саблезубый тигр

Чтобы понять, что есть Третьяков как человек, уместно вспомнить один удивительный эпизод.

Однажды утренняя летучка началась довольно спокойно. В своей извечной саркастической манере Третьяков рассказал о проблеме вчерашнего дня. А именно, что, как всегда, готовили выпуск газеты. Однако сам Третьяков уехал в верха, оставив газету на заместителя главного редактора – Игоря Зотова. А тому нужно было идти на прием в посольство. Зотов попросил просмотреть и подписать полосы какого-то заведующего отделом, а тот тоже ушел по делам, поручив финальную итерацию новичку, только что взятому в газету. В результате именно новичок и подписал полосы. Их отправили в типографию – так газета и вышла. И вот, рассказывая об этом с кривой улыбочкой, Третьяков начал себя заводить – причем мне поначалу показалось, что он комикует, что это такой как бы театральный номер на публику. Он живописал нашего молодого человека как нарожденного саблезубого тигра, почувствовавшего запах крови. Теперь, по пророчеству Третьякова, он сформирует целое поколение молодых людей, которые ни во что не будут ставить уважаемых главных редакторов известных изданий, и тем самым возглавит революцию хаоса против столпов нашего общества. Его поэтому ни то что не нужно было поблагодарить, что он взял на себя ответственность, когда вся команда куда-то разбежалась, а надо немедленно уволить с черной меткой и волчьим билетом из СМИ, чтобы никогда этого человека больше не было в журналистике.

И тут, к своему ужасу, я понял, что Третьяков совсем не шутит, и понял смысл его всегдашнего подхихикивания. Точно так же хихикал сошедший с ума мой однокашник по институту некий Володя Овчинников, который однажды приехал ко мне домой сделать «по дружбе» выносной пульт к старому телевизору «Рубин», - дикое и ненужное мне изобретение на длинном проводе, - а потом потребовал немалых денег и ушел из дома в моей новой зимней шапке, оставив взамен свою старую. И вот по поводу него всегда тоже создавалось впечатление, что он что-то предлагает в шутку. Но это была просто шизофреническая манера говорить перед тем, как и поступить шизофренически. То же самое я вдруг увидел и в Третьякове.

 

Мистер West в стране постбольшевиков

 

Однажды на утренней летучке, когда заведующий отделом новостей перечислял случившееся накануне, я вдруг чуть со стула не упал, когда услышал, что убили моего друга – Пола Тейтума, с которым я буквально несколько дней назад делал интервью.

«Россия станет «экономическим тигром», если ей поможет американский малый бизнес», - так говорил мне американский бизнесмен и романтик Пол Тейтум в октябре 1996 года. А буквально через пару недель, 3 ноября, его застрелили. И хотя с тех пор прошло немало лет, сюжет, связанный с гибелью молодого предпринимателя, не потерял своей актуальности, настигая меня на поворотах.

Во-первых, не потеряли актуальность проблемы, связанные с хищническим перераспределением капитала в России, притом, что схватки стали жестче; во-вторых, не потеряли свою актуальность дискуссии о судьбе реформ и путях выхода из кризиса - и кризис стал глубже, и пути - запутанней. А в-третьих, подобные истории так просто никогда не заканчиваются. Ровно через три года, в ноябре 1999-го, имя Пола Тейтума вновь всплыло из мутных глубин масс-медиа, когда телекиллер Сергей Доренко принялся мочить в прайм-тайм Евгения Примакова, Юрия Лужкова и блок «Отечество — Вся Россия» (с поддержкой кандидатуры Владимира Путина на президентских выборах 2000 года и блока «Единство» на выборах в Госдуму). Эта странная телепрограмма с заставкой из каких-то скрежущих шестерёнок пришла на смену сакральной программы «Время», что означала также и то, что она имела на свое производство самую высшую санкцию.

С Полом Тейтумом меня познакомила его московская подруга Наталья Бокадорова, работавшая тогда профессором университета Стендаля в Гренобле. И собственно, ни о каком визите к американскому предпринимателю речи не шло. Просто мы встретились в отеле "Рэдиссон-Славянская", потому что, как сказала Бокадорова, там было тепло и светло.

Мы обсуждали один из безумных проектов того времени - какую-то очередную конференцию демократических сил, - я подумывал тогда, не собрать ли снова клуб «Перестройка». Затем Бокадорова сказала, что есть еще один человек, которому это будет наверняка интересно, и провела в кабинет американского миллионера. Так я познакомился с Полом Тейтумом и попал в центр большой интриги.

Я сразу подумал, что конференция была предлогом, а на самом деле меня позвали, чтобы я выступил на страницах своего издания, - я работал в «Независимой газете», - в защиту интересов американской администрации «Рэдиссон-Славянской», о которых я до этого до этого момента имел смутное представление. Но в Москве тогда постоянно кто-то с кем-то судился, и прессу втравливали в разбирательства то с одной стороны, то с другой. Причем, на этом всегда можно было заработать, а иногда - и сломать себе шею. Так что я не удивился.

Однако пришедший на зов Бокадоровой американец, чем-то напоминающий всех американских президентов сразу и актера Роберта Рэдфорда, совершенно не врубался, кто перед ним и что от него хотят. Он был готов шутить, пить кофе, угощать печеньем, его бросало в сторону на какие-то житейские переживания. Он был готов рассказывать анекдоты, и, естественно, поддерживал все, что предлагала Бокадорова, поскольку, видимо, он с ней спал.

Конференция? Что ж, будем конференцию проводить. Книга? Будем книгу издавать. Факсы, телексы, конференц-холлы - все в вашем полном распоряжении. И тогда я понял, что инициатива исходила исключительно от Бокадоровой. На самом деле, это она решила прыгнуть на амбразуру в защиту такой громадины, как «Рэдиссон-Славянская», только потому, что их с Полом связывают личные отношения. Меня эта ситуация тронула.

А политически ситуация была ох как непростой. Тогда как раз в Москву приезжал вице-президент США Альберт Гор в рамках совместной российско-американской комиссии Гор-Черномырдин, и в западных средствах массовой информации прошла серия скандальных и сенсационных публикаций. Суть их сводилась к тому, что российско-американское предприятие - роскошный московский отель мирового класса «Рэдиссон-Славянская» - стал в последнее время все более приобретать на Западе известность места, где свили гнездо криминальные чеченские группировки.

По мнению западных журналистов, конфликт заключался в том, что благодаря ноу-хау американцев и их инвестициям, «Рэдиссон-Славянская» превратилась в сверхрентабельное предприятие, однако на роль генерального директора СП, не без опоры на муниципальные структуры Москвы, стал претендовать исполняющий обязанности генерального директора Умар Джабраилов, чеченец по национальности, опирающийся на чеченское землячество. Каким-то образом российская сторона получила возможность контролировать счета совместного предприятия, с которых стали регулярно исчезать крупные суммы денег. Американцы терпели убытки, теряли терпение и пытались разделиться. Дело дошло до того, что гостиницу «Славянская» стали называть между собой "Рэдиссон-Чеченская".

Ситуация накалялась. Однако Пол, похоже, не испытывал беспокойства - он чувствовал себя большим белым человеком, за спиной которого стоит большая страна, которая всегда может кинуть бомбу на ненавистный режим. Только в Москве это не годилось. Он ходил с телохранителями, хотя сама процедура охранительства мне казалась смехотворной. Например, я стучал к нему в номер, и телохранитель, разглядывая меня в маленький глазок, спрашивал из-за двери: "Кто там?" Мне это казалось несерьезным.

Еще мне казалось, что дела в фирме шли не блестяще, - слишком аскетический образ жизни вел наш миллионер. Он занимал небольшой номер из двух комнат, телохранитель сидел на стуле во второй. Костюмы висели на дверце шкафа. Ну и джентльменский набор: телевизор, магнитофон, факс, ломающаяся кофеварка - все.

Как мы и условились, я взял у Пола интервью для публикации, но пленку забрал с собой в Париж, куда улетел на несколько дней. Причем одна из целей поездки была - переговорить в "Доме науки о человеке" о нашем с Бокадоровой (теперь уже и с Полом) проекте. В частности, мы хотели устроить серию международных круглых столов на острые политические темы и провести их в «Рэдиссон-Славянской». По моей идее, Тейтум получил бы дополнительную защиту, если бы московская политическая интеллигенция сделала "Рэдиссон-Славянскую" своеобразной Меккой, а-ля клуб "Перестройка".

Итак, я улетел в Париж, Бокадорова тоже улетела дорабатывать свой контракт в Гренобль - там она хотела подключить к проекту местную профессуру. Последнюю новость под большим секретом в темном коридоре сказал мне личный секретарь Тейтума, страшно похожий на персонажа известного фильма «Наследник» (L'Héritier, 1973), Давида Ловенштайна. Кто видел этот фильм с Полом Бельмондо, легко представит себе эту сцену. Секретарь считал меня своим и, подмигивая, поделился: «Наш вопрос решен! Через несколько дней все будет нормально. В Москве все изменится. Мы заручились поддержкой у генерала Лебедя, и кроме этого гостиничного комплекса, возьмем еще несколько зданий». Я еще иронически подумал: уж не переворот ли они тут замышляют? Тем более что Лебедь тогда председательствовал в Совете Безопасности и ему мерещилось, что этот Совет станет чем-то вроде всероссийской комендатуры.

 

«Белые» начинают и проигрывают, московские шахматы

 

Дальнейшие события развивались так. В Париже я услышал из программы новостей, что генерал Лебедь снят, причем его действительно обвиняли в том, что он на своем посту готовил переворот. Также я узнал, что в это время Тейтум звонил Бокадоровой в Гренобль и жаловался, что его дожимают.

У него вдруг оказалась просрочена виза, и соответствующие органы стали находить нелепые препятствия ее продлению, хотя кругом говорилось о необходимости привлечения инвестиций.

Или вот другой эпизод: пребывая в депрессии, Пол пошел в как бы собственный кинотеатр, но туда вдруг явился милицейский патруль и на том основании, что у Пола не было билета, попробовал увести американского миллионера в отделение. «А что бы меня там ждало?» - риторически спрашивал Тейтум.

Затем российская (чеченская) сторона отключила свет в офисе бизнес-центра и отобрала служебные машины. Кстати, это была одна из причин, почему в роковой день Пол пешком шел по подземному переходу Киевского вокзала.

Да, в воскресенье 3 ноября в этом переходе одной из самых охраняемых площадей Москвы на глазах у двух телохранителей (они профессионально попадали на землю) и сотен свидетелей, которые, как водится в таких случаях, ничего не видели и тем более ничего не запомнили, он был застрелен из автомата.

То, что на главенство в СП претендовали две структуры, и то, что одна из них использовала различные способы давления на конкурентов вплоть до использования наемных убийц, - ситуация для Москвы не новая. «Новое» же заключалось в том, что это было первое преступление, в результате которого в Москве убили отнюдь не рядового американского гражданина, а доверенное лицо Клинтона, бизнесмена, за которым стоял капитал акционеров, превышающий сотни миллионов долларов, и впервые это было сделано демонстративно.

Преступление ушло с первых полос российских газет и сводок новостей буквально спустя несколько часов. Муниципальные и федеральные власти не выразили тревогу и даже не пообещали, что приложат все усилия к его раскрытию. Казалось, их совершенно не беспокоило, что прервется поток иностранных инвестиций. Впрочем, американская сторона тоже отреагировала вяло, поскольку сама была занята перевыборами президента.

Мне кажется, Пол Тейтум догадывался о российских правилах игры. Но игнорировал их, как пионер-одиночка и покоритель Дикого Запада. Он пытался заняться строительством, забывая, что эта наиболее прибыльная сфера контролируется очень сильными людьми из мэрии и правительства. Он пытался быть посредником между западными инвесторами и российскими деловыми кругами, которые, между прочим, поделены на кланы. Таким образом, он вступал в политическую борьбу в качестве неудобной фигуры, не очень понимая смысл этой борьбы и степень ее ожесточенности. И наконец, он допустил роковую ошибку в своих поисках «крыши». Возможно, он что-то пообещал генералу Лебедю, но некие силы предотвратили смычку между западным капиталом и своими политическими противниками.

Была, возможно, еще одна причина.

В наших разговорах американский бизнесмен делился подробностями московского бизнеса. В частности, он утверждал, что даже его предприятие облагается нелегальным «налогом» (можно себе представить уровень «налоговых инспекторов»). «И вы об этом открыто заявите?» - удивленно переспросил я. «А что такого? - беспечно ответил Тейтум. - Мы даже на свои деньги провели исследования и опросили других бизнесменов», - он показал толстый фолиант: «они могут подтвердить». Однако, когда позже я брал официальное интервью, Тейтум, начиная что-то понимать, попросил выключить магнитофон.

Пол Тейтум был романтиком. Он считал, что Россия может стать новым «экономическим тигром». Со своими предложениями он даже как-то выступил на Совете Федерации РФ. Он утверждал, что правда жизни за средним классом, рядовыми акционерами, а не за монополиями и олигархиями. В тот период американский предприниматель зачитывался новым детективом Фредерика Форсайта «Икона». Сюжет книги развивался в Москве вокруг гостиницы, а действие происходило, когда на власть в стране стала претендовать мафия. Пол искренне веселился, обращая внимания на аналогию. «Чем кончилась книга?» - спросил я. «Я еще не дочитал», - ответил он. Мой вопрос стал пророчеством.

 

Постскриптумы

 

Пола похоронили на Кунцевском кладбище, как он и завещал. Никто из его богатых родственников не приехал, и хлопоты взяла на себя Бокадорова, эффектная в длинном черном платье. Деньгами помог его запуганный преемник - на поминках он говорил чуть ли не шепотом. Под прощание выделили огромный Даймонд холл на Олимпийском проспекте.

Американцев окончательно вытеснили из гостиницы, а преступников, конечно, не нашли. Векселя «Свободные Боны» по тысяче долларов - изобретение Тейтума, чтобы собрать средства и выиграть судебный процесс - так и лежит среди моих бумаг в архиве. Это не деньги - память.

Умар Джабраилов не попал в круг официально подозреваемых. И, кстати, я с ним лично потом тоже встретился на записи телепередачи о судебной реформе. Он меня тогда поразил образованностью  (окончил гебешный МГИМО), элегантностью и некой такой восточной утонченностью форм – совсем не какой-то зверюга-убийца. В 2000 году он даже выдвинется в президенты, хотя потом съедет по наклонной плоскости. Накокаинившись, будет палить из пистолета в номере (30 августа 2017) и чуть не покончит с собой в нервном расстройстве в 2020 году! А был бы, наверно, интересный президент! Не хуже того, что есть.

 Умар Джабраилов - кандидат в президенты России

 

По поводу Тейтума некоторое время я чувствовал влияние «чужих» денег в СМИ.

Однажды ко мне пришел человек, которого я знал в качестве сливного бачка спецслужб - он все время приносил материалы, которые к нормальному журналисту попасть никак не могли, с фотографиями, с ксерокопиями документов, причем сам писал безграмотно.

Так вот этот человек через меня попытался опубликовать статью, из которой явствовало, что Пол задолжал преступной группировке и сам чуть ли не был преступным воротилой, за что его и убили. Я прогнал информатора, но статью опубликовал «Собеседник». В другой газете появилась информация, что из-за Пола покончила с собой какая-то девица, потому что Пол отказался на ней жениться, и якобы за Полом охотился другой ее жених.

В ноябре 1998 года возник новый сюжет. Некие честные сотрудники ФСБ, которые сами специализируются на похищениях и убийствах (ну, профессия такая у людей!), признались, что им было известно, что в страну въехал американский киллер, офицер ФБР, которого нанял брат Тейтума. Этот киллер якобы получил разрешение у руководства ФСБ убить Джабраилова и с разрешения же российских властей ввез оружие. Однако почему-то киллер Джабраилова не убил, а, напротив, затерялся в московских просторах. Чеченец, о котором, оказывается, всё всем известно, продолжал спокойно сидеть у себя в офисе.

Понятно, что сюжет лишь повторял известный детектив «Парк Горького» Мартина Смита и развивался в интересах лиц, которые всем известны, но о которых не принято говорить вслух. Понятно, что в реальности брат Тейтума вряд ли бы оплатил киллера, раз он даже не приехал на похороны и поскупился поставить Тейтуму памятник. Не говоря уже о том, что, как нам известно, у Тейтума брата… не было.

Однако более всего меня поражала тогда та легкость, с какой у нас назначаются преступники и жертвы, та циничность, с которой мы закрываем глаза на очевидные факты, и та абсолютная прозрачность происходящего, притом, что в этой прозрачности никогда не сыскать концов.

Любопытно, что с Натальей Бокадоровой я еще раз встретился в начале нулевых, когда она вдруг обернулась близкой подругой Ги Рокфеллера. Ее дочь Ольга, которую я помнил маленькой девочкой и с которой с удовольствием играл Тейтум, подросла, она тоже пришла на встречу с матерью и села поодаль. Наталья рассказала, что ее престарелый друг Ги, к несчастью, умер и в благодарность оставил после себя ей кучу картин из особняка, где Наталья выполняла роль секретаря и доверенного лица тайного члена «мирового правительства». Так характеризовали желтые газеты семью Рокфеллеров. Эти картины итальянских мастеров Бокадорова почему-то ввезла в Россию (то есть когда все вывозят такие ценности из России, она их ввезла) и попыталась меня подключить к их продаже. Для очистки совести я тыркнулся в пару мест, в частности позвонив Марату Гельману, но мне сказали, что дело хлопотное и рискованное. Кто его знает, что это за картины. На том контакт с Натальей и прервался.

В следующий раз я услышал о Бокадоровых лишь в 2020 году, когда оказалось, что Наталья уже умерла от рака легких, а продавать картины принялась ее дочь Ольга. Сделка пошла криво, и девочку, которая делала реверанс при королеве Елизавете, посадили в российскую тюрьму якобы за мошенничество, из, которой, однако, довольно быстро (через 9 месяцев) ее все-таки выцарапал адвокат. Но, как можно понять, большую часть картин в путинской России Ольга все-таки лишилась. По принципу: отдай картины и свободен. В общем, учат, учат вас, аристократов и аристократок!

 

Отношения с Третьяковым продолжают портиться

 

Недолго я радовался «своей газете». Очевидно, в какой-то момент Третьяков тоже подумал, что «подарил» мне слишком жирный кусок, и решил местом торгануть. В редакцию заявился знаменитый «социальный философ и политолог» Александр Ципко, которому Виталий Тоевич предложил должность соредактора нашего перспективного приложения.

Признаться, в каком-то смысле это было не таким уж плохим административном решением. Доктор философских наук Александр Сергеевич Ципко действительно числился грамотным политическим экспертом. Но Третьяков прельщало в нем не грамотность, а вчерашняя близость Ципко к горнилу настоящей власти.

До девяностого года Ципко с успехом работал в отделе социалистических стран ЦК КПСС, то есть на Олимпе советской империи, а потом встал на горбачевские позиции и дополнительно получил должность помощника секретаря ЦК КПСС Александра Яковлева, то есть опять же и при новой власти закорешась с богами.

Возможно, Третьякову это казалось укреплением газеты именем, хотя и сомнительно, чтобы стареющий вальяжный философ мог бы адекватно работать на заводе производства газетных полос. Вычитывать весь этот бред, какой писали другие эксперты и рубить до поздней ночи концы вряд ли адекватно для вчерашнего сотрудника ЦК и наперсника генсека. Последнее, естественно, должен был делать я. Ципко же собирался разражаться огромными монологами на вечные темы, что безусловно создавало поле для конфликта – кто из нас в газете главней. И как бы я не был лоялен газете и политичен в отношениях с коллегами, и Ципко меня раздражал, и Третьяков. Я начинал подумывать, не свалить ли мне вообще из этого гадюшника.

Конфликты иногда выходили смешные.

Однажды Третьяков подкинул нам огромную статью председателя российских коммунистов Геннадия Зюганова. Ну, Зюганов и Зюганов, тогда он еще не превратился в бронзовый памятник. Что мы Зюганова не видели? Мы и Глазьева публиковали, если что. Тем более, что Зюганов от души критиковал власть, сравнивая ее со злобной Медузой Горгоной.

Недолго думая, я так и назвал зюгановский разворот на две полосы – «Голова Медузы». А снизу поместил голову коммунистического лидера. Никто вокруг не возразил. Получалась двойная, а то и тройная игра слов. И власть – голова Медузы, и Зюганов – тоже голова Медузы. Кто кого в финале превратит в камень – как бы вопрос для «сценариев». Но, просматривая сверстанные полосы, Третьяков чуть не потерял дар речи. Что за «голова»?! Это для какого-нибудь литературного приложения сгодилось бы, а здесь речь идет о второй парламентской партии, которая завтра, возможно, возьмет власть. Как тогда мы будет выглядеть? Меня это немножко шокировало, как и то, что все имеющие отношение к выпуску сразу «прозрели», что нельзя так озаглавливать разворот. Я же возмутился: в перестроечной газете опасаются, что о ней подумают коммунисты? Пусть те лучше скажут спасибо, что их тут вообще публикуют. До чего мы докатились!

В результате разворот назвали скучно. Что-то вроде «Отчетный доклад председателя коммунистической партии Геннадия Зюганова перед коммунистами». Надо было дописать «нашего городка». Или «планеты», не жалко.

Кончилось тем, что меня еще раз подвинули. С «НГ-сценариев» на книжное обозрение, вспомнив, что я запустил в свою время линию рецензий на постсоветские детективы под общим названием «Страшные сказки России» и планировал работать с издательствами. Это был хороший кусок хлеба, но я подумал, что в следующий раз, когда я что-то скажу, меня назначат вахтером, и сам решил покончить со всей этой историей. Я написал заявление об уходе, отдал его секретарю и больше на работу не выходил. Про себя же пророчествовал, что и горбачевист Ципко, оставшись в одиночестве, долго не задержится. То, что делал Третьяков и как он себя вел, явно было пересмотром идей перестройки, а Ципко все ж перестройщик. Березовский тоже понял, куда движется Третьяков, и в один прекрасный момент, в июле 2001 года, уволил учредителя из учрежденной им же газеты. Упсс!

Вот как отразили падение Третьякова нормальные СМИ.

Newsru: «Как писали о причинах увольнения газеты, "Третьяков не смог преодолеть своего влечения к государственно-патриотической риторике новых властей".[28]

«Коммерсантъ» 07.06.2001: «Альянс олигарха и главного редактора "НГ" пошатнулся давно. Правда, Третьяков чаще был недоволен недостаточным финансированием газеты, а бизнесмен — ее политикой. Возможно, чашу терпения господина Березовского переполнила та позиция, которую занял Виталий Третьяков в ходе освещения конфликта вокруг НТВ: главный редактор "Независимой газеты" не пожелал вместе с главным акционером газеты встать на защиту НТВ как "последнего оплота свободы слова" в стране»[29].

Парадокс: поднятый перестройкой Третьяков обернулся «злом», а олигарх и жулик Березовский – либеральным добром[30]. В 2002 году в той же «Независимой газете», но при своем карманном главном редакторе, Березовский опубликовал «Манифест российского либерализма». Никто так прямолинейно еще не писал, и почти со всем, что там было написано, можно было только согласиться! За что Березовский очень скоро поплатился. Забавна параллель. Сто с лишним лет назад – 9 октября 1905 года - с точно таким же манифестом пришел к Царю граф Витте, но Царь хотя бы манифест прочитал и как-то с ним соотнесся. «Царь Владимир» в 2002 году в полемику не вступил и вообще никак не отреагировал. Березовский стал большим врагом авторитарной власти, чем Витте монархической. 100 лет прошло, а один и тот же круг вопросов!

 

Интернет

 

Вы удивитесь, но было время, когда люди не знали, что такое Интернет. Я тоже не знал. Поэтому предложение Павловского писать что-то для Интернета я воспринял с искренним недоумением. Это что? Это куда?

Это в сеть. А сеть – это где? А сеть в цифровом облаке. А кто это прочитает? А прочитают те, кто знает о таком канале коммуникации. Их сколько? Пока немного, но в следующие два-три года их количество стремительно возрастет.

До этого я понимал «писать» как печатать на машинке и видеть результат на бумаге. Но оказалось, что возможно другое. Бумага исчезает, а публичность наоборот возрастает. Не нужно больше самиздата семидесятых и куда-то ехать за нечитаемыми копиями. Бери компьютер, садись и пиши, и о тебе узнают хоть в Америке. Хотя многое поначалу вызывало недоумение.

Но чтобы войти в беспредельный мир цифр, нужно освоить такие слова как «file» и «email», а также купить особые устройства, например, модем, найти кудесника-провайдера, который откроет вам дверь в неизведанное. Естественно, оплатить контракт. (*Это сделал ФЭП, поскольку мегабайты пока шли на вес золота.) Модем сам начинает звонить другому модему по телефону. Некоторое время они обмениваются скребущими звуками, и потом – вуаля! – вы в Интернете.

Позже о Павловском говорили, что его ФЭП обслуживал жулика, бюрократа и марионетку Кремля Януковича. Я про это ничего не знал. Мне Павловский предложил поддерживать нормального прозападного политика Украины (красивую женщину). Но в этом и секрет хорошего руководителя: для нужного дела найди нужного человека. 

Как это происходило. Павловский знал, что даже будучи на грани голода я не стану писать для жуликоватых советских «имперцев». При этом суперкомпьютер ФЭПа, который подарил ФЭПу Илья Медков, каждый раз выдавал мне подробное досье и политическую сводку, которые мне пересылали на email, из которых я варганил духоподъемные либеральные сюжеты.

Мне такая работа страшно нравилась. Когда проект закончился, а моя протеже потерпела ожидаемый крах, я надеялся, что ФЭП продолжит оплачивать мне трафик как своему человеку. Но секретарь Павловского помялась, нет, Павловский не подписал дальнейших трат. Теперь за свой счет. А я уже основательно подсел на Интернет.  Никто в девяностых еще не знал, что следующей заботой российского государства станет снова превратить Интернет в Самиздат с его правилами конспирации, следить за пишущими, прятать компромат, искусственно снижать растущие из-за прогресса скорости обмена информацией и «забывать» о том, что в реальности происходило.

С Интернетом получилось, как с кассетами VHS и кусочками дешевой пластмассы, гордо называмых CD-дисками. Через несколько лет чемоданами я их все снес на помойку. Оказалось, что технический прогресс не только создавал новые ценности, но и регулярно обесценивал то, что вчера имело стоимость. Так получилось и с Интернетом. Выяснилось, что опубликованное в Интернете существовало только до тех пор, пока кто-то платил за серверы. В двадцатых годах двадцать первого века, когда произошла катастрофа, «наши люди» массово отчалили за границу, а многие серверы закрылись.

 

 

Ксения Пономарева

 

После девяносто шестого с работой стала выходить напряженка. Я побывал редактором во всех центральных редакциях, ведущим на радио и автором сюжетов авторского телевидения.  Но что дальше? Я продолжал рассчитывать на Андрея Фадина, глубже меня погруженного в тайный мир межличностных отношений. Его диссидентская страта, умудрившаяся посидеть в гебешных застенках накануне краха коммунизма, все еще рулила в определенных кругах статусной интеллигенции. Но сначала я попробовал еще один вариант. Вдруг на горизонте главным редактором некоего локализированного издания всплыла Ксения Пономарева, которая руководила нами в «Коммерсанте» и помнилась мне недостижимой, или лучше сказать, непостижимой аристократкой в длинном черном платье. Теперь она руководила журналом «Деньги» - ей я и позвонил.

Она сразу взяла трубку, в смысле сразу после секретаря, проявив вежливость королевы, но то, как она повела разговор, походило либо на изощренное хамство, либо она действительно думала, что я купаюсь в гонорарах и заказах. Так это или не так - осталось для меня секретом и по сей день.

Я предложил сотрудничество с ее журналом, она же ответила, что у них, к сожалению, нет денег на «человека моего уровня». Вот и пойми, что это значит! Как бы ничего не дала, но выказала почет и уважение?  Или послала по короткому адресу?

Позже я анализировал ее биографию – старт дала Дипломатическая академия МИДа, а народ там подбирается специфический, трижды перепроверенный, четырежды себе на уме. Напрасно я подумал, что могу сойти за «друга».

Во всяком случае, возразить на «дипломатический выверт» мне было нечего, тем более, сразу же исчезла почва продолжать переговоры. Можно взять на вооружение. Больше я к ней не обращался, но, признаюсь, испытал сложные чувства, когда она позже сама потонула вместе с кораблем Бориса Березовского.

Дело было так. Березовский продвинул ее в самый «глаз демона» - на должность генерального директора ОРТ. Выше этого для медиаменеджера и журналиста не могло быть ничего. Это как управлять башнями «Обитаемого острова»[31]. Это и огромные деньги, и огромное влияние. Ксения стала той Икарихой, которая добралась наконец до Солнца. Проблема в том, что на Солнце все довольно быстро кончилось, цирк уехал, а стулья унесли. Вместе с Березовским Ксения устроила избрание Путина после Ельцина, за что Ельцин и Путин сказали им большое человеческое спасибо. А потом Березовский стал терять влияние при сконструированном им же самим императорском дворе, но решил, что может тоже иметь самостоятельный вес, не меньший, чем новоявленные «бандиты Путина». На этом и погорел. Для этого он попробовал обзавестись своим председателем парламента, а там, чем черт не шутит, может и своим более благодарным, чем Путин, президентом, выбрав таковым себе Ивана Рыбкина[32], человека, возможно и не плохого, но не героя. Рыбкин, я думаю, был не более, чем типичным продуктом фабрики ничтожных личностей, которая поставляла людей на вершину российской власти.

Войдя в предвыборную кампанию 2004 года, Рыбкин то ли сам, то ли по совету Ксении, взвинтил ставки, припомнив Путину взрывы домой в 1999 году, благодаря которым у нас и появился президент-мачо. Со стороны Рыбкина это был очень крутой, можно сказать, суицидальный поступок. Обвинять российского президента, что он сам с помощью своего КГБ взрывал спящих москвичей, чтобы повергнуть россиян в страх и ужас и они бы взмолились о пришествии президента-Спасителя, можно только если ты за границей и порвал с системой. Но Рыбкин оставался внутри системы и, очевидно, ошибочно полагал, что все будет списано на предвыборную горячку и «добрый Путин» ему простит и такой наезд. Как, например, всегда обнулялись выходки Зюганова, который вообще мог призвать к коммунистической революции против буржуазной олигархической власти, а потом шел в кремлевскую кассу получать зарплату. Но получилось так, что Рыбкин на следующий день после своего разоблачительного демарша… таинственно пропал.

И тут надо понимать, что никому, даже кандидату в президенты, не запрещено пропадать, напиваться в стельку и зависать с проститутками, хотя и момент для пропадания был выбран крайне неудачно. Жена Рыбкина написала заявление в полицию. Рыбкина искали несколько дней, а потом он вдруг снова обнаружился в Киеве. Ни полиция, ни ФСБ, ни Путин, конкурент которого подозрительно «исчезал», не сделали никакого заявления. Но это потому, что у нас, однако, умеют массово глохнуть и слепнуть, делая вид, что событие не стоит вашего внимания.

Все обступили Ксению, и тут бы ей сказать хоть какое-то подобие правды, но она продолжила строить из себя политтехнолога. То ли это произошло, то ли то. Это был грандиозный профессиональный провал.

Писатель Дмитрий Быков взял у Ксении интервью[33], которое, однако, ничего не разъяснило (еще один провал: дали возможность объясниться в дружественном издании и снова по нулям). Быков вообще начал с ложной интонации, отделяя Пономареву от дрязг, в которых она принимала участие.

Быков: «— Ксения, вам-то зачем все это нужно? Я могу догадываться, зачем это Рыбкину, зачем Березовскому… но вы?

Ксения Пономарева: «— А жизнь очень уж кислая была в последнее время. Не догоним, так погреемся».

Получилось, что и Ксения не знает, что случилось. Или случилось что-то стыдное, о чем она не может говорить. Или Рыбкин закрылся в том числе и от нее.

На мой взгляд, Рыбкина все-таки вывели из игры спецслужбы Путина, как они это умеют. Но принять этот факт надо было с открытым забралом, а не в поиске новых закулисных договоренностей с победителем.

После этого случая Ксения больше к Солнцу не летала и на Олимп не поднималась. Ее карьера кончилась. Она много болела, и в конце концов рано умерла. Я считаю, что ее съела профессия. По себе знаю, пережить после того, как тебя публично грохнули мордой о стол, очень и очень трудно. А грохнули всех, кто хотел иметь «роль со словами». Грохнули Пономареву, грохнули мою протеже Аню Политковскую, Гришу Нехорошева, зачем-то вставшего с насморочным носом между Путиным и его возлюбленной Кабаевой, грохнули корреспондента «Свободы» Андрея Бабицкого, неожиданно после похищения заделавшегося в сторонники Русского мира, грохнули меня, Фадина и других.

 

Нефть, капитал и я

 

Откликаясь на мою нервозность с работой, вернее, с ее отсутствием, Андрей Фадин порекомендовал пересидеть в журнале его друзей – «Нефть и капитал». Признаться, тема нефти меня не шибко интересовала. Конечно, тут тоже была политика, поскольку экономика – это концентрированная политика (или наоборот, как считал Ленин), а олигархи имели свои капиталы от продажи нефти, но политика все же какого-то иного свойства, без политологии и публичности. В силу чего для меня же «Нефть и капитал» стал чистой работой от сих до сих, а не либеральной миссией. Однако я решил посвятить это время, чтобы разобраться с неизвестной мне сферой.

С самого начала мне было непонятно: наблюдается изрядное количество нефтяных компаний, больших и маленьких, они что имели свои нефтяные скважины, как в фильме Стенли Крамера «Оклахома, как она есть» (1973)? Этот фильм в семидесятых я отправлялся смотреть вместе с Толстым Юриком и Алексом Серебряковым (будущим Ньюменом), не подозревая, что мы смотрим пророчество о капитализме в России. По сути, «Оклахома, как она есть» стал для нас одним из первых культовых американских фильмов критического реализма, который нам, несмотря на брежневский застой и антиамериканизм, показали в большом широкоформатном зале кинотеатра «Россия». При этом Алекса, помнится, возмутил образ еврейского спеца на службе у капитала. «Уши надо оторвать этому Крамеру», - восклицал он, подозревая антисемитизм.

Но вернемся к present days.

Выяснилось, что большинство российских компаний при наступившем капитализме нефть не добывали. Также они не посылали геологов кормить комаров, чтобы найти свою нефть. Не отбивались от враждебных корпораций с винтовками, как в «Оклахоме», но делили между собой (иногда и действительно бандитски) какие-то активы еще советских месторождений.

А куда они девали потом «свою» нефть? Доставить до заграничного покупателя можно было только через государственно-монополистические сети. Либо танкерами. Следовательно, тут вовсю процветала коррупция. Чаще всего всяко разную нефть сливали в одну трубу, где она естественно перемешивалась, а на выходе делилась между покупателями. Нефть Ходорковского не обязательно химически воплощалась нефтью Ходорковского, хотя Ходорковский, видимо, считал, что в трубе течет именно его нефть.

Рынок складывался абсурдно. Как и все другие новые рынки. В какой-то момент другой мой товарищ предлагал мне поучаствовать точно так же и в продаже невидимого электричества. Нефть-то хоть черная и пачкается, зримо материальна, а букашечки электронов – это вообще-то что-то экзистенциальное, неухватное. Рынок электричества, по-моему, так и не создался.

Что касается меня, то я вошел в тему нефти как раз в момент жаркой дискуссии о Соглашении о разделе продукции (СРП), которую продвигали либеральные партии. Смысл этого соглашения, как известно, упростить финансирование собственно всего процесса добычи и продажи новой нефти. Для чего с иностранным инвестором заключалось соглашение, что он берет себе некую часть конечной продукции и делает с ней, что хочет, а местные власти не заморачиваются тем, чтобы организовывать изыскания и бурить землю на свой страх и риск.  Благо нет ни денег, ни оборудования. Все за них брался делать богатый «американский дядюшка», а они лишь, как говорится, собирались стричь купоны. Круто придумано!

О СРП мне многое прояснил депутат Алексей Мельников от фракции «Яблоко», с которым я встречался в Думе. «Яблоко» лоббировало СРП, рассчитывая на спонсорство олигархов. Напротив, коммунисты пытались СРП потопить, считая, что таким образом происходит расхищение народных природных богатств.

Из интервью Алексея Мельникова[34] через несколько лет.

Виктор Сомов: Почему, на ваш взгляд, судьба СРП в России складывается так тяжело, хотя в других странах - Казахстане, Азербайджане - этот режим применяется вполне успешно?

Алексей Мельников: Первая причина в том, что Россия - демократическая страна. Вспомните историю СРП - многочисленные дебаты в парламенте, борьба мнений, большое число заинтересованных сторон, постоянно меняющаяся политическая конфигурация.

Вторая причина - бюрократия. Борьба ведомств за контроль над СРП, бездарное, нединамичное ведение переговоров. В целом - отсутствие действительно государственного подхода. Было потеряно время, вместо интенсивного процесса переговоров и заключения соглашений чиновники занимались волокитой.

Третья причина - нескоординированные действия потенциальных инвесторов: компании часто боролись за СРП не для всех, а только для себя, за свое место под солнцем, пытались "делить шкуру не убитого медведя".

Вообще, государство должно защищать автономность принятия своих решений от нефтяных компаний. Нужно учитывать интересы нефтяного бизнеса, но служить золотой рыбкой "на посылках" не стоит. Это заканчивается "разбитым корытом".

Теперь-то видно, что, Мельников разделял воззрения романтического демократизма. Он и раньше оказался не совсем прав, и потом, отсылая текущие трудности СРП к «демократической полемике». Вскоре «демократизм» в России был успешно преодолен, но одновременно с этим почти везде удалось отменить и СРП, а «Яблоко» как фракция вылетела из Думы.

 

***

Пока я работал в «Нефти и капитале», мне удалось снять и свою «Оклахому». С группой я отправился на нефтяные поля «Татнефти» делать большое историческое комплементарное кинополотно, начиная от Октябрьской революции (*часть материалов взято из Госфильмофонда, часть мы отсняли под моим чутким руководством). Там я побывал на реальных скважинах и поговорил с реальными нефтяниками. В музее компании понял, что происходит с природой, когда выкачивается нефть и образуются гигантские пустоты. Фильм монтировался по моему авторскому тексту. Когда дошло дело до озвучки, я вдруг понял, что глотаю слова и не могу выдержать необходимый ритм речи, хотя считал себя артистом и что мне это по плечу. К счастью, меня спас коллега пенсионерского возраста, у него обнаружилась хорошо поставленная дикторская интонация, с которой он и прочитал мой текст сразу и на ура. Очевидно, даже такое простое дело требует изрядной профессионализации. Позже готовый фильм показали по Центральному телевидению, а «Нефть и капитал» получил по договору деньги на дальнейшие выпуски журнала. Мне это даже понравилось. Может, я таким образом найду себе приличную нишу? Но судьба перевернула стол.

 

Гибель Фадина

 

19 ноября 1997 года я, как обычно, что-то ваял в журнале «Нефть и капитал», когда меня вдруг позвали к телефону. Я очень удивился – у меня тут не было своего телефона, и обычно мне никто не звонил, тем более, никогда не звонил Гриша Крольченко, который вообще очень редко звонил. Тем не менее, это был он. Он сказал быстро и сухо: «Фадин погиб!» Пол как будто ушел из-под ног. Как? Что случилось? «Авария», - также сухо ответил Крольченко, пообещав сообщить подробности, как только что-то узнает. Я бродил по коридору редакции, не понимая, как люди могут продолжать спокойно писать про дурацкую нефть, когда произошла такая трагедия. Однако они продолжали работать, в свою очередь удивляясь мне, что я так расстроен, а через некоторое время меня разыскали из «Коммерсанта», попросив написать некролог. Вторым некрологом планировали концептуально странный текст Павловского, будто бы он так и видел будущее Фадина – в грохоте искореженного металла, в чем можно заподозрить и идеи ницшеанства, и чуть ли не любование смертью. Я же в своем некрологе как будто ввел Фадина в пантеон культовых медийных персон наравне со звездами телевидения. У телевизионщиков – Листьев[35], у нас – Фадин! Не знаю, почему я так решил.

 

Газета «Коммерсантъ»

22.11.1997, 00:00

Погиб журналист Андрей Фадин

 

Только профессиональная необходимость снова складывать слова в строчки, на этот раз — в строчки некролога близкому другу и коллеге, сбивает болезненный ритм этих вопросов в никуда: "Почему? Как же так?!" На самом деле — нипочему. Ночь. Столица. Авария на Кутузовском.

 Не стало человека, которого мы знали, которого мы любили... Большинство — по "Коммерсанту" (Андрей был первым заведующим отдела политики), другие — по журналу "Век ХХ и мир", по "Общей газете", по неизменно блестящим выступлениям на политических семинарах. Старые друзья — по диссидентскому прошлому. Ведь Андрей был известным человеком в Москве: он был в тюрьме, в Чечне, в Кремле — в общем, везде, где делаются события, где бывают журналисты.

 Банальность, но Андрей любил жизнь и умирать не собирался. Он многое успел, вернее, абсолютно всего не успел. Между прочим, готовился сменить машину — на более мощную; только что вернулся из Америки и хотел работать, как в Америке, с компьютером, с модемом, с "Интернетом". Был романтиком и хотел возродить клуб "Перестройка". Без него это будет не то.

 Андрей был одним из немногих, кто понимал, что такое взаимопомощь. Был очень талантлив, но рассеян, как классический профессор,- все время что-нибудь забывал, терял; давал в долг - ему не отдавали. К несчастью, руль ему был противопоказан, - мы это знали. Вряд ли что-то утешит сегодня близких, но одно совершенно ясно: уходя, он оставляет положительный баланс поступков. Время романтиков проходит, но слишком часто их скидывают с дороги... Возможно, это просто расхожая метафора, но давайте подумаем об этом. Давайте будем помнить Андрея Фадина.

      

 СЕРГЕЙ Ъ-МИТРОФАНОВ

 

 

 

Ночь заговоров

 

Ночью позвонил Павловский.

Он верно понял мое состояние и правильно оценил тревогу моего вдруг образовавшегося одиночества.

«Нам надо встретиться, - сказал он, - Фадина больше нет и теперь ты должен определиться, с кем ты будешь двигаться дальше. Я предлагаю – со мной».

Что это означало – неизвестно, больше того - звучало странно, но утром я был в его офисе. Было похоже, что Павловский предлагал покровительство или присоединение к какой-то влиятельной политической группе.

Павловский посмотрел на меня и положил на стол синюю 3,5-дюймовую компьютерную дискету. «Здесь последняя статья Фадина, мы ее вытащили из его компьютера, находящегося у… N».

Не то что бы я по-прежнему не хочу говорить, кто такой N, – просто мне этот круг людей был не знаком, фамилия ничего не говорила и в конце концов вылетела у меня из головы. Однако Фадин действительно мог писать в академических офисах, как раньше писал в офисе журнала «Век ХХ и мир». Он входил в различные полузакрытые тусовки, вроде «Московской трибуны»[36], а накануне при мне ему звонил домой сам заместитель секретаря Совета Безопасности Березовский[37], и они обсуждали командировку Фадина в Чечню, в которой Березовский имел интересы по выкупу заложников. (*Бытовала, правда, инсинуация, что таким образом он отмывал деньги.) Если бы сохранились масоны, то Фадин наверняка бы числился их магистром.

«Этот текст важен, и, по-моему, твой долг друга, сказал Павловский, – придать его публичности».

«Почему бы не сделать это просто. Вот последний текст Фадина, смотрите! Зачем вам я?»

«Ты хочешь сказать, чтобы я это сделал? Я не могу!» И тут Павловский достал и положил передом мной кремлевское удостоверение советника Ельцина.

Здесь я должен сделать отступление. Вообще-то, мы все привыкли к Павловскому – советнику Путина, но что бы в 1997 он уже стал советником Ельцина – это было определенно шокирующим обстоятельством. Ведь он критиковал Ельцина за разгон Верховного Совета, понес репутиционные потери после публикации «Версии №2», ответственность за которую взял на себя Симон Кордонский, и давал оценку указу 1400[38] как большой ошибке. Каким же образом он вдруг стал советником Бориса Ельцина в 1997 году?

Позже, когда я об этом думал, то решил, что его продвинул туда Валентин Юмашев, но нигде в воспоминаниях и в биографическом интервью, которое я тоже делал с Павловским в последние годы его жизни, он не обозначал Юмашева как близкого друга, а делать подарки в этой среде не принято. Кампания по замене Ельцина на «своего человека» тоже еще не началась и о ней  предметно еще не думали. Стали думать после дефолта 1998 года. Может его продвинули туда загадочные «кураторы», которые, по словам Павловского, пришли мириться с бывшими зэками в перестройку? Сегодня я больше склоняюсь к этой теории.

«А что в этом тексте?» - спросил я.

«Там делается алармистское предположение по поводу возможного переворота».

«Так ты хочешь сказать, что Фадин, возможно, и не сам погиб в аварии?», - поразился я.

Действительно, если взглянуть на некролог, который я писал для Коммерсанта, то видно, что до сего момента эта версия мне совершенно не приходила в голову. Более того, я был уверен, что Фадин погиб исключительно по  своей рассеянности. Когда он на скорости въезжал в арку своего дома на Кутузовском проспекте, я его даже предупреждал, что такое может плохо кончиться хотя бы из-за того, что машина рискует попасть под удар и слева, и справа, но Фадин только смеялся, уверяя, что у него другая судьба. Кому предписано быть повешенным, типа да не погибнет в дурацкой аварии.

«Я этого не говорил, - ответил Павловский, но два очевидных факта лежат на поверхности. Вот статья, а вот авария. Нам же важно, чтобы статья Фадина попала в ленту новостей, а оттуда в докладную записку для Бориса Ельцина. Это предотвратит большие неприятности для страны. Если ты не боишься, то пойдем на совещание».

Я, конечно, боялся, понимая, что своим решением обрекаю себя на многие неприятности, но внутреннее сопротивление страху, а также чувство долга перед Фадиным  и «миссия перестройщика» - нести факел антитоталитаризма в сгущающейся тьме - заставили двигаться дальше.

 

Тайное совещание

 

Итак, тайное совещание проходила в подвале ФЭПа, который, к слову, присоединил к ФЭПу Гриша Крольченко, долго и упорно выкручивавший из Моссовета права собственности. Павловский с Гришей расплатился, дав неплохую по тем временам сумму на развитие его торгового бизнеса, но попросив при этом Гришу из ФЭПа удалиться, дабы не мешать политику с запахами гришиной колбасы (весьма вкусной, такую я больше и не ел). Гриша тоже был близким другом Фадина, но Павловскому совершенно не улыбалось, чтобы свидетелями его политического восхождения становились приходящие к Грише грузинские товарищи по торговле. Зато после гибели Фадина и расставания с Гришей Глеб фактически превращался в непререкаемого диктатора ФЭПа, над которым уже не смогут шутить старые товарищи, хотя бы ввиду их отсутствия.

Почему совещание проходило в подвале? Тому имелось объяснение. Дом ФЭПа – второй этаж с отдельной лестницей в подвал – исторически принадлежал старой дореволюционной (не августовской дореволюционной, а той – первой дореволюционной) Москве. Стены подвала имели метровую кирпичную толщину и, по словам Павловского (он проверял), были недоступны для прослушки с улицы. Ему приходилось думать и о таком.

В подвал набилось человек пятнадцать. Тут были старые и будущие сотрудники Администрации президента. Кроме них Максим Мейер, Кирилл Танаев. Сзади с несколько удивленным видом стоял у стены будущий кратковременный идеолог Первого канала ТВ Марат Гельман. Все они собрались, чтобы выпустить на арену гладиатора, т.е. меня. Которого со стопроцентной вероятностью то ли съедят львы, то ли задавят колесницы. Кажется, они смотрели на меня с некоторой жалостью. Кому-то поручили связаться с нашими людьми в «Интерфаксе». Мейер взял на себя распечатку материалов, но должен был удалиться до начала пресс-конференции, чтобы запудрить совершенно прозрачную связь с ФЭПом. Слабым местом всей операции было… происхождение дискеты. «Я ее нашел в почтовом ящике». Я очень не хотел врать, откуда взялась.

«В конце концов мы можем и действительно положить ее в почтовый ящик, - резонно возразил Павловский, - но этого все равно никто не увидит. Так что формальное утверждение, что ты получил дискету из неизвестного источника, в любом случае является правдой».

 

Убийственная пресс-конференция. Лица в белом пальто.

 

Все это не могло кончиться хорошо. Оно и не кончилось. Перед началом пресс-конференции в зале Интерфакса появился Мейер и положил бумаги на стол. Затем помахал рукой и скрылся, хотя некоторые входившие журналисты его видели. Из статусных фигур за стол уселся Александр Хинштейн[39], в будущем влиятельный путинский единоросс, но в настоящее время имеющий репутацию скандального расследователя.

Тогда еще не было термина «лица в белом пальто», т.е. мнящие себя носителями непререкаемых этических ценностей, но большинство пришедших выглядели именно такими. Они с нескрываемой враждебностью встретили мое короткое сообщение, суть которого заключалось в том, что при подозрительных обстоятельствах только что погиб Андрей Фадин, столь же значимый для печатной прессы журналист, как Влад Листьев для ТВ. После его гибели мне анонимно подкинули дискету со статьей, над которой Фадин работал в последние часы. Честно сказать, я не знал, что с этим делать, но по совету друзей решился придать это обстоятельство огласке. Имеет это значение или нет, решайте сами. «И ты правильно поступил», - напористо подал свой голос Хинштейн, очевидно «заряженный» в группу моей поддержки. Однако «лица в белых пальто» отреагировали на это сообщение мрачно, а потом подвергли мою позицию уничтожающей критике.

Самый главный их аргумент, почему мы не должны идти по пути соединения гибели Фадина и его якобы текста, хотя именно это и произошло в реальной последовательности событий, то, что подобное бросает тень на репутацию блистательного журналиста, который просто «уснул за рулем».

(Так в конце концов и было написано в Википедии).

Но на мой-то взгляд, как раз наоборот – «просто уснуть за рулем» бросает тень на репутацию диссидента, «мушкетера», любителя приключений и бывшего зэка. Тем более, что погибнуть насмерть в автоаварии на нескоростной машине в Москве надо еще сильно постараться. А я и Фадин практически жили тогда за рулем, хотя у него была модификация «Fiat» с задним приводом, что лишало машину устойчивости, особенно зимой, а у меня тяжелый «Passat» с передним – при ударе хрен добьешь до водителя..  

Второй аргумент – антиконспирологический.

«Лица в белом пальто» не верили в заговоры, считая их бульварной детективщиной. По их мнению, все происходит гораздо проще, хотя История противоречит этому. Великая демократическая революция 1991 года всего шесть лет назад произошла именно в результате неудачи военного заговора – путча ГКЧП. В 1993 году столкнулись друг с другом сразу два заговора – «патриотический» и заговор власти, в результате которого сформировался новый квазилиберальный режим. В 1996 году реализовался мягкий «пиночетовский» заговор с недопущением к власти повсеместно наращивающих влияние коммунистов. Несмотря на то, что наш сегодняшний друг Альфред Кох[40] по-прежнему утверждает, что Ельцин выиграл выборы честно («В окружении Ельцина ни у кого уже не было сомнений в том, что он выиграет эти выборы у Зюганова»), положа руку на сердце, позволим себе в этом усомниться. Ельцин входил в избирательную кампанию с нулевой популярностью.

Отрицая фальсификацию выборов, сам Кох, тем не менее, вспоминает про другой заговор (это когда арестовали Сергея Лисовского и Аркадия Евстафьева на выходе из Дома правительство с коробкой из-под ксерокса, в которой лежали 538 тысяч долларов): «Немедленно Березовский и Гусинский решили действовать на опережение. Уже в полночь, вслед за последним выпуском новостей на НТВ, в эфир вышел Евгений Киселев и заявил о том, что в России “предпринята попытка государственного переворота”. Чубайсу удалось связаться с Лебедем. Тот быстро все понял и сделал публичное заявление о том, что «не допустит никакого переворота».

3 июля 1998 года на даче будет застрелен генерал Рохлин, вокруг которого формировался армейский заговор офицеров, недовольных положением армии при Ельцине.  Я слышал это из первых рук, в частности, от функционера профсоюза военнослужащих – Николая Московченко[41]. Судя по его дальнейшим публикациям, он помогал врагам либералов – нацболам, но на тот момент, когда я с ним был знаком, высказывал разумные мысли об армии, критиковал власть и «дедовщину», как и я, спасал «дезертиров».

Так что мы не только жили в ожидании каких-либо выдуманных заговоров, но реально при очень даже многих реальных заговорах и попыток их предотвращения. Алармистский текст, приписываемый Фадину, ударял по министру МВД Анатолию Куликову, якобы тоже угрожавшего «трону».

Было ли это только сплетней то, что от Куликова исходит опасность режиму Ельцина?

Позже я по крупицам собирал крошки сведений об этом периоде и многое дополнил в своем сознании. В 2011 году А.Куликов сам рассказал журналисту «Московского комсомольца» о своем конфликте с Борисом Ельциным, а статья при этом называлась  «Ельцин готовил тайный переворот и запрет Компартии»[42].

Куликов, надо понимать, этому «перевороту» мешал. Или помогал контрперевороту?

Это опасность? Для режима Ельцина так точно «да». 

Лид статьи: «Анатолий Куликов: Ельцин приказал "ломать" конституцию. 15 лет назад страна стояла на пороге гражданской войны».

Сегодняшняя пресс-конференция со мной – это тоже заговор. По сохранению режима Ельцина.

 

Террор – это зверь

 

Следующий аргумент «лиц в белом пальто»: журналистов за журнализм не убивают, кому они нужны? Как правило, журналисты – лишь дети, как и актеры, лишь ретранслирующие сведения, которые им рассказали. Источники – вот кого логичней убивать, а не журналистов.

На самом деле, в этом утверждении много правды. Но жизнь все-таки немножко сложней. В отношениях журналистов и сред, которые они описывают, всегда есть место для личностных пристрастий и ненависти.

17 октября 1994 года журналисту «Московского комсомольца» Дмитрию Холодову, который писал об армии, вручили кейс с самодеятельно миной-ловушкой. Зачем? Вроде бессмысленно. Кто-то хотел выслужиться перед министром обороны Павлом Грачевым.

7 октября 2006 года убьют журналиста из группы, которую в свое время создал лично я, - Анну Политковскую. Она писала о притеснениях чеченцев. Ее расстреляют в подъезде ее дома по заказу коллаборационистов - «обиженных чеченских начальников», перешедших на сторону русской армии. 

3 июля 2003 года отравят журналиста-расследователя Юрия Щекочихина, который получал материалы для расследований от… кого? От моего шурина в Московской прокуратуре! Надо было бы шурина отравить (по логике «лиц в белом пальто»), но отравили Щекочихина.

29 ноября 1998 года расстреляют патрона журнала «Век ХХ и мир» Галину Старовойтову, смысл чего тоже не ясен до сих пор. Она, конечно, была политиком, а не журналистом, но в реальности всего лишь публично высказывающимся, как журналист, человеком. За демократические законодательные инициативы в Думе? Полноте, зачем такой огород городить? В двадцатых годах следующего века все демократические инициативы будут отменены без экзотических расстрелов в подъездах – бюрократически, по приказу «Гаранта». Журналистов (говорящих людей) сносил с дороги террор лишь потому, что это функция террора, а они на виду.

Террор – это зверь. Но если есть зверь, он обязательно кого-нибудь загрызет. Говорящий человек – всегда мишень.

 

Спасти Ельцина

 

Еще один аргумент, который, может, прямо не прозвучал, но судя по отдельным репликам, имел место. По мнению лиц в «белом пальто», истинный журналист в белом в пальто не должен участвовать в раскладах верхних людей. Кто там кого переворачивает наверху – не наше дело. Наше дело: пишу что слышу и вижу. Пачкаться участием не для честных и правильных.

И действительно поля сражений постсоветских гражданских войн заполнились наблюдателями с пресс-картами и в жилетах с надписью «PRESS», верящих в магию статуса и что пули их будут облетать. Пули, в общем-то, и правда старались облетать, а боевики тактично умирать в сторонке, успев сказать в кадр последний комментарий, но некоторые пули все же попали и в наблюдателей.

В свое время журналист «Свободы» Андрей Бабицкий, когда он еще не перешел на темную сторону, шокировал публику репортажем, в котором невозмутимо ходил между трупов российских солдат, погибших во время умиротворения Чечни. Позже он объяснял такую компоновку кадра необходимостью донести правду и попыткой спасти от расстрела плененных русских военных в обмен на такой репортаж. Но получилось: очередной «бессмертный» проводит экскурсию по горячей точке.

Меня всегда поражали журналисты, которые на войну ходили, как в кино. При этом и Бабицкий не спасся, в него «пуля» попала в виде похищения и промывки мозгов российской спецслужбой. Уверен, в начале «нулевых» и его перевербовали, пустив по траектории предательства роли «свободного» журналиста.

Что касается меня, то я никогда жилет не надевал. Я был уверен, что все люди в одинаковой степени участники Истории, а не одни только ее пассивные зрители. Возможно, в ноябре 1997 году происходили события, которые, увы, были больше Фадина и меня, и если имелась такая возможность сохранить Ельцина против так называемых «погруженных в ресентимент», то надо было его сохранить.

Спрашивается: а почему?

Я же ведь не принял 93 год, даже ушел из ультралиберального издания. С какой стати я стал тогда спасать Ельцина с его камарильей, только что «укравших выборы»? Какую модель российского в таком случае общества я считал в перспективе желательным для страны?

На самом деле, я не имел представлений о будущей политической модели. Больше там должно быть социализма или меньше – мне было, в общем-то, безразлично, но я, как и один из будущих президентов России, а именно Дмитрий Медведев, когда тот еще не сошел окончательно с ума, считал, что «свобода лучше несвободы». 

Ельцин олицетворял перемены, и многие перемены на нем держались. В частности, свобода слова и свобода независимой прессы. Пока эта опции сохранялись, сохранялась и возможность борьбы за «Россию будущего». Тогда, в 1997 году, еще не было однозначно понятно, кто против нас. Коммунисты? Нет, не только. Фашисты? Да. Фашисты, но такие фашисты, которые еще не знали, что они фашисты, а общество не видело в них фашистов. 

Основные: патриоты, погруженные в ресентимент. Если бы они перехватили рычаги в 1993 году, то у нас даже не было бы и 10-15 лет, когда вероятность развилки, а вместе с ней и спасительного выбора дороги либеральной демократии, сохранялись. Конечно, катастрофа все равно произошла, и даже достаточно быстро, а я ее предчувствовал необычайно остро, но нельзя было и не стараться, чтобы ее отодвинуть.

 

Атака Льва Сигала

 

Наиболее ярко артикулировал позицию против меня Лев Сигал. Он даже не присел, а ходил по залу Интерфакса, как учитель в классе, приговаривая: «Сережа, как ты мог?». В смысле впутать «моего лучшего друга Фадина» в эту интригу. Для меня же Лев Сигал в то время казался человеком одного со мной круга – клуба «Перестройка», журнала «Век ХХ и мир», «Коммерсанта», приятеля Фадина и его друзей, - на которого в моем сознании распространялась аура «наших убеждений». Конфликт с ним действовал на нервы.

Позже, анализируя сцены прошлого, я очень удивился, вдруг поняв, что Сигал – совсем не «наших убеждений», и это как раз и проявилось на злосчастной пресс-конференции.

Но обложке его страницы в Фейсбуке красовался Ленин, что, очевидно, не было троллингом или какой-то случайностью. Юрист-формалист, а он начинал учиться на юриста, как, кстати, и Ленин, что делало его похожим на персонажа Сергея Юрского из фильма «Место встречи изменить нельзя», который отбивался от следователя словами: «Каковы ваши доказательства?». 

Кроме того, Сигал, искренне считал распад СССР некой исторической «ошибкой», в том числе и потому, что «незаконен». Разрушители СССР, таким образом, становились для него политическими противниками.

Прибалтика, по его мнению, что явствовало из его ранней статьи «Похитители сабинянок», закостенела в СССР и так приросла к России как часть империи, что на том должна остановиться, не рыпаться. Что касается самого Ельцина, то он явно был для него врагом после 1993 года, потому что разгромил «ватнический» парламент, в силу чего его совсем не нужно было спасать, даже если возникла угроза слабому «демократическому режиму». В своей критике он выводил аудиторию на мысль: вот была «Версия №2» Павловского, а теперь появилась «статья Фадина». Так это, наверно, чернопиарный вброс того же порядка, а Фадина оклеветали. «Предъявите ваши доказательства, что Фадин был «актором со словами» и ему что-то угрожало». Таких доказательств, имен и явок, предъявить я, конечно, не мог.

На самом деле, это было странно с его стороны – нападение на «товарищей по партии». Ведь одновременно с критикой перестройщиков он и его жена написали «сокрушителю» СССР перестройщику Горбачеву письмо, которое вошло в книгу его жены.

«Ровно 30 лет тому назад, 2 марта 1991 года, мы с женой, обычные москвичи, впервые в своей жизни написали поздравительную телеграмму главе нашего государства – президенту СССР Михаилу Сергеевичу Горбачёву, поздравив его с 60-летием. Ни разу подобного ни прежде, ни в дальнейшем с нами не происходило. Это был текст, идущий от души. К сентябрю 1991 года нас ждал сюрприз. На прилавках появилась книга жены Михаила Сергеевича Раисы Максимовны Горбачёвой «Я надеюсь», в которой автор на странице 250 полностью процитировала нашу поздравительную телеграмму»[43].

Жизнь Павловского, которую он через почти четверть века подытожил в своих воспоминаниях, он тоже потом расценил необычайно комплементарно:

«Глеб Павловский был не просто умнейшим человеком среди моих знакомых. Он был лучшим из них. Великой души человек: добрейший и благороднейший. Настоящий русский интеллигент! Он был способен понять любого. Скольким людям ты, Глеб, помог: имя им – легион».

Но сегодня Лев пытался бросить тень и на меня, и на Павловского, соединить вместе в компрометирующей пляске на костях «его лучшего друга Фадина», который просто погиб по невнимательности. Собственно, я и боялся, что так получится, и отчасти отбил атаку вопросами в лоб: «Ты в курсе, что накануне Березовский звонил Фадину домой и они имели беседу на равных, что свидетельствует о том, что они в тот момент сотрудничали?»

Сигал: «Да, я в курсе». («Лучший друг» не мог признать, что он в не в курсе чего-то.)

Я: «Ты прочитал эту статью на дискете. Зная стиль Фадина, манеру его письма, ты, лучший друг Фадина, можешь утверждать, что это не его текст? Если это так, а ты типа эксперт, то мы закрываем тему и расходимся».

Сигал смутился: «Нет, это его текст».

Я пожал плечами: что и требовалось доказать.

Но в целом я выглядел довольно бледно. Убивало, что я не мог честно доложить о происхождении дискеты, и о той политической цели, которая при этом преследовалась. Я обещал Павловскому, что это останется секретом, хотя и довольно прозрачным секретом.

 

Под катком

 

Обыватель считает, что слава – это сладко. Но когда тебя поласкают по всем каналам ТВ, ты оказываешься под таким страшным давлением, которого никому не пожелаешь. Две партии яростно столкнулись. Заряженные с обеих сторон журналисты яростно бросались в друг друга и в меня, конечно, какашками. По ходу выяснилось, что я «малоизвестный журналист, который писал рецензии на детективы», что объясняет приверженность теориям заговора. Что, кстати, почти правда – одна из тем, которые я начинал, - обзоры достижений частных издательств под рубрикой «Страшные сказки России». Только «забыли», что при этом я еще и возглавлял политические отделы крупных газет.

Чисто интуитивно и на основании наблюдений я решил, что в кампанию «дискета Фадина» было вложено до миллиона долларов.

Безусловно, это не были деньги Павловского, - своих денег он не потратил бы ни рубля, таких денег у него и не было, - но деньги его «партии», склоняющих Ельцина к превентивным действиям относительно лево-армейского переворота. Накал страстей вокруг этой истории тому только способствовал. Несомненно, Ельцин не смог бы пройти мимо политического обзора, подготовленного для него ФЭПом. У ФЭПа было до полумесяца, пока продолжался скандал в горячей фазе.

Журнал «Нефть и капитал» прервал со мной договорные отношения – это постарались «лица в белом пальто». Официальная формулировка – кончились средства на мое направление. Впрочем, и сам журнал не долго после моего ухода просуществовал. Так что придраться не к чему, средства действительно кончились. Для меня наступили черные дни.

Вдруг на пороге моего дома появился Александр Гришин с предупреждением, что он где-то «слышал», что существует план «убрать» так же и меня, чтобы закольцевать историю и продлить кампанию. Гришин был под веществами, и ему, я конечно, не поверил, но даже под веществами он все еще оставался прекрасным коммуникатором между средами и что-то мог действительно слышать.

Другой мой товарищ по Московскому пресс-клубу Игорь Дегтярюк[44], корреспондент радио, рассказал, что он собирался ко мне, чтобы взять интервью и дать возможность ответить на диффамации, но… не доехал. Якобы две машины зажали его во дворе, и он «понял, что ехать дальше не нужно». Игорь одевался в белый костюм, ходил с металлическим чемоданчиком, совал микрофон «звездам» и хорошо поставленным голосом брал различные интервью, а еще и сам был знаменит тем, что был прекрасным гитаристом, когда-то игравшим вместе с «Машиной времени».  

Однако и этой истории «респектабельного мэна» в белом костюме я не совсем доверял, поскольку к этому времени Игорь уже как бы начинал сходить с ума, и в его голове путались фантазии и реальность. Через некоторое время он уволился с радио, снял белый костюм, и еще раз я его встретил… охранником в Сбербанке.

Так или иначе, но ждать, что и со мной что-то случится, было невыносимо. Я принял решение исчезнуть из-под софитов. Сначала на съемную квартиру, адрес которой знали только два человека – верная подруга красавица Маша Дементьева и друг детства Толстый Юрик.

Третий – Павловский, вечером он подъезжал ко мне из Кремля на большом черном Мерседесе и вел душеспасительные разговоры, чтобы я совсем не разваливался психологически.

«Но ты гарантируешь мне, что на дискете действительно статья Фадина?» - спрашивал я. «Да, гарантирую», - не моргнув глазом, отвечал Павловский, хотя ради «дела» он мог пообещать, что угодно.

Самое забавное (пардон за неуместное слово), что сам я в дискету так и не заглянул и статью в ней так и не прочитал. Более того, участники шумной кампании тоже не попросили у меня показать эту дискету и сверить ее с распечатками, которые разложил на столах Максим Мейер. Следователи, которые по идее должны были расследовать гибель известного журналиста, решили, похоже, тоже ничего не расследовать, а телевизор они не смотрели. Какими сведениями оперировали стороны – было неясно. Наконец я решился, сам сунул дискету в компьютер и прочитал метаданные файла. Из этих данных стало ясно, что Word установлен ФЭПом или в ФЭПе. Собственно, это еще не было компроматом. На самом деле, все кругом пользовались одними и теми же дистрибутивами, которые передавали друг другу на CD-дисках, а из Интернета их еще не скачивали в таком разнообразии, как сейчас, я брал для дома ворд и виндоус у компьютерщиков ФЭПа, но при желании этот факт можно было разыграть не в пользу мою или Павловского.

Я пошел с дискетой к Павловскому: «Ты знаешь, что можно исследовать файл и из него извлечь информацию, где он был изготовлен?» Павловский задумался на секунду: «И что?» «Ну, там фамилия твоей доверенной секретарши». «Дай сюда эту дискету». Я положил ее на стол. Он взял ее и кинул в недра стола. «Все, ее больше у тебя нет. Пропала».

Так исчезла дискета, о которой все говорили, но не исчезла проблема, что мне теперь делать дальше, как сойти с орбиты скандала.

 

Уйти на дно

 

Когда я возвращался на съемную квартиру, консьержи провожали меня удивленными взглядами. Они не как не могли поверить, что мимо них идет «человек из телевизора». Что там было, в чем скандал, для людей с улицы было неважно. То ли я кого-то разоблачил, то ли меня. Во всяком случае, я для них был из недосягаемого пространства, бог, спустившийся на Землю. Звезда. Тем не менее, жить под давлением и повышенным вниманием – было невыносимо. Когда появилась оказия уехать в Сибирь с группой из ТАСИС[45], я, не раздумывая, так и поступил. Но предварительно решил обзавестись зимней одеждой, «простив» себе последующие траты. (Обычно я очень бережлив.) На рынок я отправился с Толстым Юриком, и, как мне показалось, приобрел там великолепную кожаную куртку с биркой, что она из Америки.  Это была, конечно, ложь, и уже через два-три года я в этой куртке в грязи и в масле лежал под машиной, что-то откручивая и меняя там. Но сегодня я временно приобрел себе хорошее настроение.

В Новосибирске я остановился в хорошей гостинице, опять же выдержав удивленный взгляд администратора на ресепшине – для него я вообще был человеком из космоса, каких тут не бывает. Посмотрел на знаменитый оперный театр и часовню, которая якобы стояла на границе между Европой и Азией, купил в переходе зимние сапоги-казаки, а потом, практически не заезжая в Москву, отбыл во Францию, благо заранее обзавелся длинной визой. В «дьюти фри» при отлете продавцы кивали мне, как старому знакомому. Возможно, с кем-то путая.

 

Дефолт 1998 года

 

Получилось так, что весной 1998 года, ближе к лету, я дал интервью французской журналистке и предсказал, что в скором времени экономическая политика верхов опрокинет страну.

Откуда я это взял и что значит «разбираться в экономической политике верхов»? На самом деле, ничего сложного. Надо регулярно читать сводки Росстата и Центробанка и анализировать цифры. Однако я, закончив в свое время математический класс, перестал любить цифры. Ибо в большинстве случаев большие цифры получаются интеграций маленьких обманов, когда внизу маленькие директора пытаются выдать свои поражения за успехи, а доходы спрятать в сопутствующих расходах. Они все поголовно врут. И финальные цифры отражают это вранье. Но иногда, когда проблема не касается, глобальных оценок, цифры достаточно точны. Например, когда вам сообщают, сколько пар дерьмовых тапочек выпускает отечественная промышленность. Впрочем, когда на основании этих цифр выводится, что Россия догоняет цивилизованные страны по уровню производства товара, итоговый вывод, скорее всего, опять же не будет соответствовать действительности.

Что же тогда делать? Иногда полезнее наблюдать за окружением и обстановкой.

Этому меня, кстати, научил шпион Суворов-Резун, который по факту обнаружения где-то в лесу промасленной  ветоши сделал вывод о планах нападения на Германию в «День М»[46]. Так и о великом шторме в России в 1998 году сигнализировали не цифры, а сумбурное поведение некоторых моих друзей, которые бросились сберегать и преумножать свои доходы через Государственные казначейский облигации (ГКО).

При этом идеология ГКО на первый взгляд казалась очень даже соблазнительной. Правительство аккумулировало финансы для модернизации и развития страны под государственные обязательства с высокой доходностью и высокой же надежностью. Вырученные средства по идее должны были двинуть экономику к новым рубежам через специальные проекты. Ну, там построить отечественную Кремневую долину и завалить мир небывалыми микросхемами. Или еще чего. Однако с ГКО получилось «как всегда». Зачем создавать какие-то новые бизнесы, когда ГКО и сами есть бизнес? Полученный доход участниками схемы тут же отправлялся на покупку новых ГКО, следующий доход туда же. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить, что образовалась типичная финансовая пирамида, которая в конце концов должна была рухнуть, одних обогатив, других разорив. Правительство не смогла выполнить свои долговые обязательства перед западными банками по графику и объявило технический дефолт. При этом ситуация оказалась настолько запутанной, что пропажа кредита МВФ в 4,781 млрд, долл., выделенного 18 июля 1998 года, особенно никого не взволновала. Пропал и пропал.

ЦБ отказался платить по долгам иностранным кредиторам, а банки РФ отказались платить по долгам своим клиентам. Самое забавно, что, зная, что так может получиться, я собрал все свои деньги и накануне дефолта отнес их в СБС «Агро», где они и зависли на последующие десять лет. Оказалось, что «я» который анализировал, и «я», который жил текущей жизнью, - два разных «я». Но меня немножко извиняло то, что я думал, что дело кончится лишь падением рубля, а валютные счета останутся нетронутыми. Просчитался. А просчитался потому, что был озабочен легализацией доходов журналиста, которым правительство тоже постоянно угрожало. Никто из моих работодателей не платил налогов по зарплате, что, видимо, было неправильно. Обязательство работодателей отчислять за работника в пенсионный фонд возникнет только в 2002 году, а официальную зарплату они занижали. Что я скажу, - думал я, - когда меня спросят, откуда у меня деньги  (постоянно все друг друга уже спрашивали, откуда, мол, виллы, яхты и особняки) или когда придется собирать бумаги для пенсии? Поэтому мне казалось, что если класть на счет понемножку каждый месяц – по 1000 долларов, то никто и не спросит, откуда деньги. Никто действительно не спросил – деньги просто отобрали. На большой какой-то тусовке в Лужниках, прямо на стадионе, кризисные управляющие предложили выбор: либо вернуть вклады в падающих рублях по грабительскому курсу, либо заморозить средства на двадцать первый век. Умирать я вроде пока не собирался, поэтому решил ждать. Забегая вперед отмечу, что где-то в году десятом я все-таки вернул себе свой сильно потерявший в цене валютный вклад, переложив на валютный счет в самый надежный в стране банк – Сбербанк, а в 21 году я его… снова потерял. Россия ввязалась в войну, попала под санкции и ограничила вкладчикам возможность пользования валютными вкладами. Так что почти вся моя жизнь ушла в погоне за собственными сбережениями, и на момент написания этих строк конец этой истории по-прежнему непонятен. Вот я уже стар, мой вклад, который я придерживал на старость, находится на расстоянии вытянутой руки, но – бац – опять происходит что-то невероятное, и он уплывает от меня.

 

 

Глашатай краха

 

В стране потянулась нервная дефолтная жизнь. Проблема появилась и в пользовании рублями. Банкоматы на улицах столицы один за другим отказывались выдавать деньги даже в рублях и в минимальных количествах. «Мой» банкомат «СБС Агро» находился в Думе, в которую у меня был пропуск. Он продержался дольше всех, а потом тоже остановился – деньги кончились. Каждый в этой ситуации устраивался как мог. На запасах, подъедая консервы. Сам по себе дефолт пришелся на правительство Сергея Кириенко, ему и посчастливилось стать тем «черным лебедем». Говорили (он и говорил), что у его правительства был план действий, но испуганная Дума не позволила его реализовать. Вряд ли. Не надо было строить финансовую пирамиду, то и не потребовался бы «план». Так или иначе, большей убедительности было в версии, что его и взяли возглавить правительство только для того, что сообщить кошмарные новости от имени демократов, поскольку за плечами Кириенко симпатии к социал-демократической партии «Яблоко» и дружба с Борисом Немцовым. Низкорослого, выглядящего как престарелый мальчик из сказки о потерянном времени, Кириенко так и прозвали в народе – киндер-сюрприз. Сюрприз – это дефолт, понятно. А киндер – мальчик Кириенко. Казалось бы, на этом его карьера должна была закончиться – кто же будет доверять глашатаю краха? Смех да и только. Правительство Кириенко ушло в отставку уже 23 августа после того, как объявило о дефолте 17-го. В перспективе казалось, выдвинете Кириенко когда-нибудь на приличную должность, то все сразу тут и поймут, что намечается грандиозное «кидалово» и что собираются отобрать последнее. Однако чиновник Кириенко, как ни странно, уцелел, сделал прекрасную карьеру после дефолта, получив свои тридцать серебряников. Предал Немцова и демократию, засветился с милитаристическим речами, возглавил пропутинскую пропаганду в Администрации президента и стал куратором сепаратистских регионов в Украине ДНР и ЛНР, мерзавец.

Сегодня же спасать страну был призван Евгений Максимович Примаков

 

 

«Продавец костюмов» спасает страну

 

У меня к нему особое отношение по несколько юмористическому поводу. Дело в том, что внешне он сильно похож на моего троюродного брата Александра (наши бабушки были двоюродными сестрами). Сын народной артистки СССР Новиковой и директора театра Грановского в Пятигорске, он был столь же грузен и слова ронял значительно, оттопыривая нижнюю губу, как Примаков. Как ни странно, Саша не сделал карьеры, провалился на экзаменах в престижный ВУЗ (непонятно, блат что ль еще не работал в то время?), отслужил в армии и в дальнейшем решил не гробить молодые годы на зубрежку в институтах. Вместо этого пошел работать продавцом в отдел костюмов на Ленинском проспекте. 

Я с восхищением наблюдал, как он оценивал взглядом робеющего клиента (рост, размер), а потом удалялся в загадочную подсобку Али-бабы, чтобы снова появиться с «особым» костюмом. Коллеги-продавцы тогда шутили, что, когда по Ленинском проспекту мимо проносятся длинные черные членовозы, они бы должны Сашу прятать в подсобку, чтобы члены Политбюро случайно не испытали комплекса неполноценности. Таков был Саша, решивший в 90-ых заняться бизнесом, который неизменно проваливался, в отличие от продажи костюмов. 

Так вот и Примаков был для меня тем же продавцом костюмов, хотя и с государственными регалиями. Причем, жизнь показала, что я не слишком ошибался в сути этого человека.

Усевшись в кресло премьера, Примаков не совершил чуда, но по природной здравости ума, как у Саши, дал экономике самостоятельно зализать раны. Финансовая пирамида рухнула, - ну, так и хорошо, больше не было финансовой пирамиды! Рубль упал, следовательно, стали копиться валютные резервы. Все подтянули пояса и стали меньше кушать, и вот вам чудо – экономика стала выправляться, а Примаков приобрел репутацию спасителя Отечества и, таким образом, как бы подал заявку на перехват властных рычагов. Разве нам не нужен такой человек? – уважаемый, спокойный, ученый (он еще и академик РАН), остроумный – юмор, как у моего брата Саши. Презрительный – кажется, он знал истинную цену политикам. Удивительно, но Примаков стал пользоваться уважением и в социально-нигилистической среде по принципу двойного отрицания. Мы, перестройщики, отрицали коммунистическую номенклатуру. А такие люди, как мой школьный друг детства Толстый Юрик, который по лености не вошел активистом в перестройку, теперь активно презирали все новое поколение деятелей со мной в том числе, а Примакова уважали. Возможно, популярности Примакова способствовали и то, что он какое-то время был разведчиком (руководителем Службы внешней разведки 1991—1996), а бытовала легенда об особой разведчиковской кости, сродни дворянской. Кто как ни разведчики или статусные гебешники первыми сообразили о крахе коммунистической Империи зла? Конечно, они нас сажали в 80-ые, но ведь и выпускали тоже они. Потом они приходили мириться – к Фадину и Павловскому. Они бы и ко мне пришли, если бы я имел глупость залететь за распространение самиздата. Толстый Юрик к тому же с большим уважением вспоминал и своего бывшего тестя Марата из КГБ, который действительно много сделал для все нас и ни в чем не предал. Когда я нетактично заметил Юрику, что новый премьер из спецслужбы, Юрик поэтому скривился: это страшно одним только дерьмократам.

 

 

Разворот над океаном

 

Я не часто смотрю телевизор, но вот один анонс канала «Звезда» в рубрике «Код доступа» меня заинтересовал. Фильм датировался 2019-ым годом, но его стоит привести полностью в теме конца 1999-го года. Такой получился обратный флэшбек – флэшфорвард (flashforward).

«Правительственный борт России № 2 вылетел из аэропорта Внуково в столицу США холодным мартовским утром 1999 года. В самолете — премьер-министр России Евгений Примаков с делегацией. В повестке визита значилось подписать ряд жизненно важных для России контрактов, которые должны принести 15 млрд долларов. Эта баснословная сумма, необходимая для спасения уничтоженной дефолтом экономики РФ, была уже почти в бюджете нашей страны, оставалось лишь поставить подписи… Однако на 10-м часу полета премьер-министр отдал экипажу короткий приказ: “Борт развернуть. И взять курс на Москву”. Позже этот поступок премьера назовут “петлей Примакова”, ”предтечей” внешней политики президента Путина, первым шагом к освобождению России от контроля со стороны Запада… Но почему же всё-таки Евгений Максимович Примаков 20 лет назад отдал исторический приказ развернуть борт прямо посреди Атлантического океана и лишил тем самым Россию 15 миллиардов долларов?».

На первый взгляд разговор собирался идти в фильме прямо-таки в духе «антисоветской», в современном значении слова, пропаганды. Была, мол, такая нормальная прозападная страна Россия. Рыночная, капиталистическая, либеральная. О которой говорили тогда, что точка невозврата (вернее, возврата к старому порядку) пройдена. И вот из Москвы в направлении США вылетел российский премьер, чтобы подписать какое-то важное соглашение с Альбертом Гором. Оно обещало необходимые для возрождения экономики России, которая только что пережила убийственный дефолт, гигантские кредиты. Но в это же самое время Запад, который тогда был более внятным и принципиальным в своих мессианских интенциях, чем сегодня, решил наконец покончить с кровопролитной гражданской войной в центре Европе, в Югославии, и покончить с возникшим как ее следствие геноцидом части европейского населения, а заодно и с последним, как тогда казалось, европейским диктатором Милошевичем. О чем западный контакт любезно сообщил Примакову прямо на борт по телефону.

Казалось бы, надо только порадоваться, что что-то начинает наконец разрешаться. Во всяком случае, я бы так и сделал на месте премьера России. Но тут Евгения Максимовича, который до этого момента выглядел вполне адекватно, неожиданно переклинило. Как бы у него приключился приступ самости. Как бы ялтинский синдром приключился, идущий от воспоминаний о том времени, когда СССР по глобусу делил с Америкой сферы влияния. И вот наш премьер дает команду командиру корабля развернуться, не лететь дальше в Вашингтон, не получать кредиты, не спасать Россию от экономических неурядиц, а вообще со всеми разо … ться.

То есть совершить глупость (или подлость?) невероятную. Чудовищную, катастрофическую, приведшую в конечном итоге и к гибели российской демократии, и к установлению авторитарной диктатуры, и к войне с Украиной, и к выпадению России из мировой экономической интеграции, общего рынка.

При этом надо заметить, что мы тогда, в 1999 году, к этому так серьезно не отнеслись. Но лишь потому, что премьеры в России менялись как перчатки и была уверенность, что на каждого «сомлевшего» управленца в конце концов найдется кто-нибудь более-менее разумный, вроде Геращенко или Касьянова.

Однако внутри фильма об этом инциденте сказано отнюдь не критически, хотя анонс можно прочитать и как обвинение. А комплементарно, пафосно и даже еще круче. Как о чем-то судьбоносном, провидческом, чудесном. Этот разворот, мол, стал «предтечей» гениальной внешней политики президента Путина и позволил в дальнейшем переориентироваться нам всем в России с второстепенного, картошки там и ширпотреба (российский человек вообще не избалован ширпотребом), на главное. На суверенитет и создание сверхзвукового гипероружия возмездия, которым мы теперь вполне в состоянии расколоть этот подлый мир, то есть достойно выступить и в неминуемой Третьей мировой войне.

То есть Евгений Максимович в 2019 году был представлен нам не чиновником с временно помутившимся рассудком, а эдаким «Иисусом Христом» и «Иоанном Крестителем» в одном лице накануне зарождения мирового путианства с обещаниями Царства небесного России Великой. Который за это пережил свое «распятие», поскольку антикоммунистический Ирод-Ельцин довольно скоро, через 8 месяцев, отправил слишком самостоятельного премьера в отставку, а предательский Иуда, березовский наймит телефарисей Сергей Доренко еще и добил как вероятного кандидата в президенты после Ельцина.

И сколько тут было слез! К отставленному Примакову тогда, как к гробу праведника, явилась на дачу вся номенклатурная российская знать, включая Путина, чтобы поблагодарить за работу, поклясться в верности, причаститься патриотической святости и попасть с ближний круг свидетелей, если вдруг, Воскресения.

Итого: фильм местами смешной. Особенно когда про обнищание российского населения нам рассказывает апостол Матвиенко с сыночком банкиром, невесть откуда натырившим свои миллиарды. Местами страшный — вот этой своей нечеловеческой логикой и восхвалением самой грандиозной тупости и подлости управленческой элиты во времена Ельцина. А местами тревожный — апокалипсической направленностью в будущее.

Особое внимание привлекали несколько моментов.

Например, рассказывалось, что в составе делегации Примакова в том историческом самолете был также и одержимый рыночными бесами Михаил Ходорковский и что, когда самолет развернулся и не полетел в США, весь салон взорвался аплодисментами, впав в восторг от будущего политического переворота.

Хочется спросить: неужели и Ходорковский, которого новая политика вскоре отправит в ГУЛАГ, аплодировал? Вот бы это изучить! Очень пригодилась бы как сценка в нашем Евангелии.

Второй момент касается Сергея Доренко. В связи с его скоропостижной кончиной[47] мы тут намедни, уже в 21 веке, спорили, а были ли такие силы, которые его так ненавидели, что «кушать не могли»?

И фильм убедительно показал: да, были, вот эти силы. Чекисты до сих пор не могут ему простить, что он прервал карьеру их «любимого разворотчика» и что маразм авторитарной реставрации из-за этого отодвинулся почти на десятилетие.

Но, кстати, тут ряд технических недоразумений. На самом деле Доренко не был таким упертым либералом, чтобы с гранатой в одиночку бежать на танки нового авторитаризма и участвовать в крестовых походах за какие-то демократические ценности. Он так же, как и Примаков, был циничным эмоциональным имперцем. Примаков ему не нравился чисто эстетически, за деньги и потому что с московскими «органами» у Доренко были какие-то личные счеты. Об этом он рассказал в программе у Дудя. Сбивая Примакова с траектории, он совершенно не предотвратил дальнейшее наступление чекистов, напротив. Просто один отряд чекистов сменился на другой. Поддерживающие Примакова сменились на поддерживающих Путина, который вначале действительно казался либеральной альтернативой. Особенно в первый момент декларативного участия России в глобальной антитеррористической коалиции. Однако потом взял свое, поскольку главная характеристика чекистов — это именно их чекизм, который вскоре все вернул в стране на заранее предопределенные реакционные рельсы. Что явствует и из апологетического по отношению к Примакову фильма, который мы тут разбираем.

Тем не менее, сам по себе этот фильм про разворот над Атлантикой просто дышал звериной ненавистью к Доренко за то, что тот по наущению Березовского задвинул тогда их чекистского Примакова, который, оказывается, уже тогда в 1999 году провел такую диверсию против демократического развития, от которой мы не оправились до сих пор и не оправимся еще много лет, если не десятилетий.

Забавно, что авторы фильма при этом настойчиво идентифицировали Примакова как бывшего журналиста, «забывая», что он был еще и бывшим членом ЦК КПСС, то есть вполне серьезной мафиозной организации, а не той юмористической структуры вроде зюгановско-грудининских тусовок, что коммунисты представляют собой сегодня. Значит, все-таки что-то заставляет стесняться «цековства»! «Цековство» не красит восхваляемого персонажа. А вот журнализма можно не стесняться. И понимаете, вот я — журналист, Примаков — журналист, Юмашев — журналист, Ленин — журналист… Миром правят журналисты. А мы-то и не знали…

Любопытно, что по Примакову до сих пор ностальгируют и либералы.

Юлия Латынина в одном из своих эфиров, имея в виду Примакова, сказала, что старые советские руководители были более достойными людьми, чем нынешние, и уж такого бардака, как сегодня, не допустили бы. А либеральный историк Млечин написал: «Если Евгений Максимович Примаков уходит из большой политики, то я крайне сожалею об этом, — эти слова я сказал тогда в прямом эфире телекомпании ТВЦ, где тогда работал. — Он один из тех немногих политиков, кому авторитет позволяет иметь собственную точку зрения, ее безбоязненно высказывать и отстаивать». Мой друг детства Толстый Юрик списал неприятие «продавца костюмов» Примакова на паранойю демшизы, т.е. меня.

Но вот, например, генеральный директор «Коммерсанта» Леонид Милославский (с бандитской физиономией) никогда не был демшизой, а газета «Коммерсантъ» рассадником оппозиционности. Просто Милославский оставался циником и мастером стрёмных заголовков, которые некогда мы оба изобретали, сидя с ним в одной комнате. Поэтому, недолго думая, он озаглавил первополосную статью о «развороте Примакова» самым правдивым и точным на тот момент заголовком: «15 000 000 000 долларов потеряла Россия благодаря Примакову».

Статья вышла без ведома главного редактора газеты «Коммерсантъ» Рафа Шакирова, который не нашел ничего лучше, как принести извинения Примакову. Шакиров, у которого, кстати, тоже была неплохая репутация в журналистском цеху, таким образом, прогнулся и подмахнул «патриотам», позже объяснив свой поступок бременем главного редактора.

Какой же я главный редактор, если со мной не считаются, - посетовал он. Хотя честнее было бы все-таки признать, что заголовок Милославского больше отвечал традициям «Коммерсанта».

Милославский ответил на наезд Шакирова тем, что как генеральный директор уволил главного редактора Шакирова из «Коммерсанта». Однако владелец и президент издательского дома Владимир Яковлев восстановил Шакирова на работе, повысив того до вице-президента. Одновременно уволив самого Милославского. В августе 1999 года опять все перевернулось. Издательский дом «Коммерсантъ» перешёл под контроль Бориса Березовского, который возглавил битву против людей Примакова. В том же месяце Милославский был вновь назначен гендиректором издательского дома, а Шакиров ушел из журналистики.

 

 

Кастинг премьеров

 

Нетрудно сообразить, что в условиях плохого самочувствия Бориса Ельцина ельцинское окружение принялось искать ему замену, хотя окончательное решение пока еще все равно лежало на действующем президенте. Ельцин тоже сам пробовал людей на премьерство, учитывая, что премьер в выборах президента все равно что «вратарь-гоняло», как говорили у нас в детстве во дворе. Если премьер принимал участие в выборах в качестве одного их претендентов, то был практически гарантирован «избранием», причем в этом варианте это был еще не переворот или захват, а как бы почти свободные выборы. Ведь под дулом автомата никто не заставлял россиян голосовать за кандидата от Ельцина.

Одно время казалось, что преемником Ельцина мог стать Борис Немцов. Ельцин в открытую демонстрировал свои симпатии молодому реформатору и первому заместителю председателя правительства. За глаза Немцова называли «сыном», а бюрократия начинала относиться к нему как к кронпринцу. Вообще, интересно могло бы получиться, если бы из Немцова возник такой наш Кеннеди, хотя не исключено, что и убили бы его тогда тоже, как Кеннеди, и достаточно быстро.

Один раз я выступал с Немцовым в дискуссии на радио Свобода, а после мы еще долго пили кофе в кулуарах, и могу подтвердить: он действительно оставался самым «живым» и остроумным претендентом, человечным человеком. Но в какой-то степени и ему повезло, что премьером и президентом его не сделали и не подвергли испытанию медными трубами, которого, признаться, он мог и не выдержать.

Вместо этого судьба распорядилась дать ему лишние лет десять жизни и только потом сделаться святым мучеником демократии, поминаемым, я уверен, в веках. Из политиков, которые часто бывают чокнутыми на почве своего значения и предназначения, многие бы точно согласились точно так же разменять длину своей жизни на историческую память.

Ельцинисты не рискнули ставить на Немцова, говорят, по причине его дружбы с Анатолием Чубайсом, чтобы не казалось, что страна взяла крен на ультра-либерализм. (*На самом деле, российская власть может взять куда угодно крен, ничего никому не объясняя.) Скорее, причина в другом: никто из «дураков» не знал, как управлять «умным» Немцовым.

А вот проблема с Александром Лебедем казалась диаметрально противоположной проблеме с Немцовым.

Система думала не о том, как его приблизить к Ельцину, а о том, как подальше отодвинуть. Ведь Лебедь-президент – это уже почти хунта. Несмотря на то что сам он мыслил здраво, и в Америке, в отличие от Примакова, проявил себя хорошо, его карма - опереться на леворадикальную армейскую среду, а уж куда та повернет и на что вырулит, никто не смог бы предсказать. Оппозиционный политик Вячеслав Мальцев, современный наш Гапон, вспоминая Лебедя, приводит такой эпизод. Он рекомендовал Лебедю своих друзей – пушкарей, и Лебедь со значением в голосе басом ему отвечал: «Давай их сюда, пушкари нам пригодятся!» Для чего? – вот вопрос.

 

А вот со следующим кандидатом мне удалось познакомиться и как бы заглянуть ему в глаза. Я всегда считал, что мне достаточно посмотреть на человека, чтобы понять, что он из себя представляет. Сергей Степашин тоже всеми мыслился как претендент на то, чтобы сменить Ельцина у руля.

Несмотря на то, что он тоже происходил из военных (и отец военный, и сам он генерал-полковник) и имел отношение к спецслужбам (второй и последний директор Федеральной службы контрразведки в 1994—1995 – ничего себе!), Сергей Вадимович приобрел очень неплохую репутацию даже у демократов. Симпатичный лицом, незлобный относительно интеллигентный – руководил в должности заместителя кафедрой Истории КПСС, как бы ученый-историк он хорошо проявил себя в двух ключевых исторических моментах.

Выступил против ГКЧП, а также, будучи в должности руководителя Счетной палаты, критически отзывался о приватизации, отчего некоторое время даже начинал казаться таким комиссаром Катани – вот типа придет к власти и начнет борьбу с мафией.

Однако, встретившись с ним лицом к лицу, я понял, что комиссаром Катани[48] там и не пахло. Вообще Счетная палата так и должна была следить за всеми случаями растрат. Но Счетная палата что при Степашине, что при других, только считала бумажки, а в бумажках у нас всегда был полный ажур с небольшим перерасходом внебюджетных средств. Происхождение вилл, дворцов и частных гигантских накоплений никак не попадало в сферу ее внимания. И никаких попыток выйти из такой модели поведения Степашин не предпринимал, своей спецслужбы не имел, и вряд ли вообще понимал, как это могло делаться, выглядел поэтому откровенно слабым и безвольным чиновником.

Меня тогда интересовал технический вопрос: вот Россия имеет валютные резервы, а где и в каком виде они хранятся? Неужели вот так прямо лежат на виду? Степашин меня потряс своим ответом. «Да, на стеллажах в пачках, сам видел», «меня проводили и показали». И я понял, что в финансах руководитель Счетной палаты не петрит совсем. Такого простодушного чувака нам в президенты только и надо!

Флэш-форвард: в 2022 году наш не-Катани «лично подписался под заявлением «Ассоциации юристов России» о поддержке нападения на Украину». Куда делись смелось и совесть? Но никуда, видимо, не делась глупость.

 

 

Заговор мордоделов

 

Пока элита пробовала замену Ельцину крупными фигурами, предлагая то одного, то другого назначенца, тем же самым, только тоньше, была занята и экспертная среда. В этом процессе участвовали многие мои близкие знакомые. Там писались доклады и проводились многочисленные совещания, результаты передавались на следующий более интимный уровень. В конечном итоге всё попадало в узкий круг, состоящий из Семьи (Валентина Юмашева и дочери Ельцина Татьяны Дьяченко), гуру Павловского с его вчеными «темными» формулировками, которых никто не понимал, коммуникатора с олигархией Березовского, отвечающего за капитализм в России Анатолия Чубайса и мастера кремлевской интриги кокаиниста (по слухам) Владислава Суркова, в августе 1999 года ставшего заместителем руководителя Администрации президента. Понятно, что, как решат в этом последнем кругу, – так, собственно, оно и будет!

Узкий круг, а до него и широкий круг близких к Кремлю «мордоделов» (так называли политтехнологов) в общем сходился на том, что пора заканчивать наконец с переворотами и подтасовками и обеспечить россиянам легитимную смену власти, после которой все уже пойдет автоматически, как на Западе. Ведь пока этого сделать не удавалось. 

Ельцин пришел к власти экстремально, в результате провала прокоммунистического путча, укрепился в результате опять же экстремальной схватки с леворадикалами, а потом чинил мягкий якобинский террор против сторонников прежнего режима, не давая тем поколебать власть на выборах. В результате чего выборы получались не выборы, хотя наиболее упертые ельцинисты, вроде Альфреда Коха и Анатолия Чубайса, считали иначе. Тем не менее, пора было с этим заканчивать: вдруг россиянам и самим надоест такая канитель.

Итак, нужны были более-менее честные выборы, а в них бесспорный победитель, становящийся национальным лидером. То, что в исторической параллели якобинство закончилось Наполеоном, как-то никто не задумывался.

Реализация политтехнологии началась стремительно. 9 августа Борис Ельцин объявил об отставке ничего не успевшего сделать правительства Сергея Степашина и назначил исполняющим обязанности председателя Правительства Владимира Путина. В своём обращении Ельцин объявил Путина, мало известного в то время широкой общественности, своим преемником. Вот этот текст:

«Но нельзя забывать и о том, что ровно через год будут президентские выборы. И сейчас я решил назвать человека, который, по моему мнению, способен консолидировать общество. Опираясь на самые широкие политические силы, обеспечить продолжение реформ в России. Он сможет сплотить вокруг себя тех, кому в новом, XXI веке предстоит обновлять великую Россию. Это секретарь Совета безопасности, директор ФСБ России — Владимир Владимирович Путин… Я в нем уверен. Но хочу, чтобы в нем были также уверены те, кто в июле 2000 года придет на избирательные участки и сделает свой выбор. Думаю, у него достаточно времени себя проявить. Я знаю хорошо Владимира Владимировича… Владимир Владимирович имеет огромный опыт государственной работы… Россия вступает в новый политический этап. Через год впервые в истории страны первый президент России передаст власть новому, вновь избранному президенту».

При этом многие, конечно, могли неприятно удивиться: «шпиона и директора ФСБ в президенты, вы что типа с ума там все посходили? Чем это отличается от той же хунты, которую мы хотели избежать? От ГКЧП?»  Фамилии Берии, Абакумова и Ежова все еще гулко отдавались в памяти.

Причем в своем обращении к народу Ельцин говорил явную неправду и про то, что он хорошо знал Владимира Владимровича, который якобы имел огромный опыт работы. И про то, что был в нем уверен. На самом деле, узкий круг устраивало как раз то, что Путин не имел никакого опыта работы такого уровня. Его никто в Москве не знал, и Ельцин никак не мог быть в нем уверен.

Напротив, никаких больших государственных инициатив Путин никогда не проявлял, а известен был, скорее скандально, о чем могла бы рассказать депутат Петросовета Марина Салье[49], обвинявшая Путина в коррупции и хищениях во время реализации плана обмена сырья (нефти, леса, цветных и редкоземельных металлов) из государственных резервов на продовольствие из-за рубежа для снова недоедающих, как в Ленинградскую блокаду, петербуржцев.

Но для Березовского последнее было скорее маркером, что его кандидат в президенты готов идти на нетривиальные решения и был свободен от слишком жестких этических обязательств. Со своей стороны, ему пришлось даже уговаривать Путина сесть на трон, на что Путин, по воспоминаниям Березовского, ответил: «Я бы лучше стал Березовским». То есть имел бы миллиарды и ни в чем себе не отказывал. Опять же, услышав это признание, Березовский ошибочно решил, что "мальчик" не вырвется из-под опеки.

По ходу дела как-то удалось облагородить и характеристики «гебешник» и «шпион».

В Москве снова прокрутили сериал про Штирлица, намекая, что совсем скоро благородный герой - штандартенфюрер СС Штирлиц - станет президентом россиян. А для интеллектуалов сварганили баян про элиту спецслужб, который я уже упоминал выше, о том, что она еще с времен застоя в спецхранах хранила припрятанные тайные свитки о рынке, демократии, толерантности и либерализме.

 И кто были их первые читали и адепты? Ну. Вы поняли. Шпионы и гебешники.

Кроме того, Путин был очищен, индульгирован тем, что числился наперсником льва перестройки Анатолия Собчака, а еще вместе с партбилетом (1975 г.), оказывается, носил и нательный крестик, т.е. являлся, оказывается, также и православным христианином. Историю о нательном крестике скормили миру практически с самого начала. Буш-младший о нем узнал из донесений своей спецслужбы, отчего и безоговорочно поверил. А кто подсунул эту инфу ему в «донесения»? Правильно, российская спецслужба.

 

 

Один президент сбегает, другой появляется

 

 

Одно то, что Путина назначили премьером во второй половине 1999 года, а в Новый год Ельцин и вообще сделал его исполняющим обязанности президента (преподнес, так сказать, новогодний подарок и Путину, и россиянам), уже было достаточно, чтобы стать в последствии 100%-ым президентом. Ведь Путин получал огромный административный ресурс на время избирательной кампании и мог нелимитированно долбить россиян своими шуточками и прибаутками, с легкостью изобретая для того инфоповоды. Но, очевидно, недостаточно, чтобы превратиться в национального лидера. В атмосфере перформанса шутковать у нас многие горазды, например, тот же Жириновский.

Более того, в этой комбинации с досрочным бегством настоящего президента и воцарением темной лошадки, про которую последующие десть лет все задавали сакраментальный вопрос «Who ip mr. Putin?», опять же проглядывали признаки переворота, что отразилось и в новогоднем поздравлении и.о. президента В.Путина, прочитанном сразу же после новогоднего поздравления-отставки Бориса Ельцина.

«Ни минуты не будет вакуума власти в стране, — уверил Путин. — Не было и не будет».

Но обычно к таким формулировкам прибегают захватчики власти, чтобы успокоить растревоженных граждан. Да, мы тут, мол, немного подсуетились, но будьте уверены, вы не пострадаете.

«Я хочу предупредить, что любые попытки выйти за рамки российских законов, за рамки Конституции России будут решительно пресекаться, — заявил Путин, как будто не сам собирался выйти за эти рамки. — Свобода слова, свобода совести, свобода средств массовой информации, права собственности — эти основополагающие элементы цивилизованного общества будут надежно защищены государством».

Ага, щас! Поверили! Если бы все было нормально, то не нужно было и предупреждать. Таким образом, необходимость совершения и чего-то героического, как-то себя дополнительно проявить все еще тормозила будущего национального лидера.

 

 

Возникновение героики и жути

 

С героикой не заржавело.

Летом обостряется обстановка на административной границе Чечни, Дагестана и Ставропольского края. В Чечне давно орудуют ваххабиты. Боевики Басаева и Хаттаба предпринимают нападение на республику Дагестан, как бы собираясь осуществить территориальный захват. Абсурд ситуации заключается в том, что в самой Чечне проживало всего лишь 1 166 896, включая женщин детей и стариков, да и самих ваххабитов по большему счету кот наплакал. О каком захвате территорий в бывшем ядерном СССР могла идти речь – непонятно, ведь это фактически означало бы и объявление войны России. Как непонятно и то, что на что в идеале надеялись кавказские сепаратисты – что они будут иметь собственную национальную валюту и стать суверенной экономикой, как Эмираты?

Гораздо логичнее предположить, что рейд Басаева летом 1999-го спланировали из некоего «центра», но к которому подключились и настоящие ваххабиты, потому что никогда не получается как спланировано. Такая версия не родилась постфактум в воспаленном воображении. В 2002 году газета Стрингер писала, что:

«…в июне где-то близ французской Ниццы на уединенной вилле состоялась встреча полевого главаря Шамиля Басаева, главы администрации президента РФ Александра Волошина и Антона Сурикова, бывшего агента ГРУ, бывшего уже сотрудника аппарата правительства Евгения Примакова. Как раз накануне вторжения чеченских сепаратистов в Дагестан и начала войны, которая вознесла Путина к вершине власти. Тогда говорили, что Басаев завербован ГРУ еще во время Абхазской войны в 1992-м»[50].

Конечно, мы должны понимать, что подобные сенсации часто изобретаются исключительно для хайпа. Прямо как в голливудских фильмах про мировые заговоры: мол, встретились, договорились, и Басаев уехал с Лазурного берега с чемоданчиком валюты. А потом в смене кадра происходят война и триумф Президента-Освободителя. Но и игнорировать напрашивающееся подозрение (или озарение?) мы тоже не можем.

Тем более, что при перемотке вперед (флэш-форвард) мы практически такие же «непонятки» видим и при нападении ХАМАСА на Израиль (самую военизированную страну в регионе) 7 октября 2023 с территории Палестины в 5 с половиной миллионов собственного населения.

Зачем? Нафига? Чтобы подвергнуться последующим бомбардировкам? – Израиль не отличается гуманностью к тем, кто на него напирает. Чтобы убить своих людей, лишиться европейской помощи (палестинцы сами не шибко трудятся на полях и заводах), повысить стоимость нефти до 200 долларов?

- Все очень просто, - говорит пропагандист из Телевизора, - у Израиля союзник США, а у нас Иран. (*Немая сцена.) Это мировая война. И в каком-то смысле, он прав, в дело вступают глобальные игроки.

Явно, что люди гибнут во исполнение Плана, но уже и сами заражены безумием, а План отступает пред хаосом.

В 1999 году План начинался логично. Басаева и Хаттаба вскоре остановили и выгнали из Дагестана обратно, но Кавказ уже вскипел. В ответ на действия федеральных сил взорвались жилые дома в Буйнакске и Волгодонске – это направление на юг России, от Волгодонска до Грозного 757 км. Но для нас, эгоистичных москвичей, кошмарнее, если можно так выразиться, что война перекинулась в… Москву, находящуюся за полторы тысячи километров от городов Чечни.

8 сентября в 23 часа 58 минут в подвале 9-этажного жилого по улице Гурьянова (район Печатники) на юго-востоке Москвы произошёл взрыв, в результате которого была разрушена секция здания. По официальным данным, в результате взрыва погибли 100 человек, пострадали 690 человек. А 13 сентября в 5 часов утра произошёл взрыв в 8-этажном кирпичном жилом доме на Каширском шоссе в Москве, дом был полностью разрушен, 124 человека — погибли, 9 человек ранены. В тот же день в районе Марьино были найдены запасы взрывчатки, достаточные для уничтожения ещё нескольких жилых домов. Кто стоял за всем этим, как это получилось и как, почему прекратилось потом, не выяснено до сих пор. Но есть книжка позже отравленного бывшего агента КГБ Александра Литвиненко «КГБ взрывает Россию». Причем валидирование написанного произошло не в результате какого-то скрупулезного расследования, а в результате обстоятельств отравления ядом совсем не широкого применения. Не мышьяком, как у Агаты Кристи, а радиоактивным полонием, которым не в каждой секретной лаборатории обзаведешься.

Из предисловия к первому изданию:

«Очевидно, что именно после разгрома президентом Ельциным в 1993 году хасбулатовского парламента заинтересованное в приостановке либеральных реформ в России руководство бывшего КГБ, возглавлявшее теперь ельцинскую ФСК, приняло решение о дестабилизации и компрометации режима Ельцина и его реформ через нагнетание криминогенной обстановки в России и разжигание национальных конфликтов, главным образом на Северном Кавказе — самом слабом звене многонационального российского государства».

 

 

Кандидат страха

 

Мы все были напуганы. И я в том числе. Хотя понимал, что быть убитым в 15-ти миллионном городом в Москве террористами – вероятность невелика. Но приходила ночь, и я ждал, кого снова взорвут? В Москве многие рантье, сдают квартиры, чтобы выжить, – ничто не мешает завести в одну из них динамит.

Первые этажи жилищных кооперативов часто отдаются под коммерцию – опять же приезжай и складируй мешки. Развивалась паранойя: что если кто-то посмотрел на списки жильцов, нашел там мою фамилию первого демократа-перестройщика, врага ГКБ и решил грохнуть вместе с домом? По телевизору посоветовали организовать дежурства. В пять утра и я совершал обход. Когда наступало утро, и после ночи возвращался свет, отпускало. Поднимался к себе и ложился спать. Хотя взорвать дом, очевидно, можно и поутру.

Премьер-министр Путин, человек из ФСБ, преемник Ельцина становился «кандидатом страха».  Он уже пообещал найти террористов и «замочить их в сортире», говоря на сленге дворовой шпаны. Но людям это понравилось. К тому же только у Путина имелись возможности активизировать силовые структуры и так оперативно перекроить бюджет, чтобы он весь ушел на войну со злодеями. Ни у кого из предполагаемых конкурентов на будущих выборах таких возможностей не предвиделось. Я не помню, что я сам в это время думал о Путине. Помню, что Павловский в туманных выражениях вроде бы мне объяснял, что нам сильно повезло, что у нас есть такой человек. А друг детства Толстый Юрик, напротив, кривился: президент из КГБ, вы с ума сошли.

Но кривился он не из каких-то принципиальных возражений антикоммуниста, а потому что Павловский сказал, что повезло. Юрик же начинал ненавидеть всех, кто поднялся по социальной лестнице после августа 1991 года, потому что сам как был, так и остался, - только наблюдателем, а он ведь про себя мнил, что достоин большего, что принадлежал к элите из элит.

На самом деле, Юрик уже начинал ненавидеть и меня – за то, что он, дипломированный филолог, ничего не писал, а я, совсем не филолог, писал и публиковался. Он даже лицемерно заявлял, что переживает за меня, что я занимаюсь не своим ремеслом, и мечтает, чтобы я снова ушел в инженеры, хотя в инженерах я уж точно ничего бы не заработал, не ездил по миру, не здоровался бы за руку с президентами и олигархами.

Флэш-форвард: я не помню, как проскочил первые выборы Путина в марте 2000 года. Послушался Павловского или разделил опасения демшизы? Но у меня был великолепный выход: когда не знаешь, как поступить – голосуй за Явлинского, которого я тоже знал лично. Это ничего не даст, но по крайней мере совесть будет спокойна. Наверно, я так и поступил.

Конечно, многие уже в 99-ом году связали взрывы жилых домов и стремительное выдвижение Путина в одну линию, но в теорию за границами маргинальности она еще не переросла, а вышеупомянутый Александр Литвиненко в 99-ом еще и сам продолжал работать в КГБ, защищая Бориса Березовского, про которого многие думали, что он это все и начал, приведя Путина в Семью.

Поразительно, что и через четверть века книги Литвиненко и его обвинения по-прежнему находятся в открытом доступе, хотя с Путиным уже все ясно, либеральные медиа закрылись, многие ресурсы заблокированы из политической потребности и цензуры, а режим окончательно трансформировался в фашистскую диктатуру.

Почему так? Я думаю, это свет давно погасшей звезды. С самого начала Глеб Павловский предложил Кремлю стратегию на ожидаемые обвинения в организации взрывов. Попросту игнорировать эту тему, как несерьезную. Так и поступили. На всех уровнях эксперты-политологи, услышав «теорию заговора», только пожимали плечами: не будем, мол, беседовать на несерьезную тему. Так «путинские взрывы» перешли в разряд городских легенд. Мне Павловский тоже однажды, смеясь, сказал: «Еще скажи, ФСБ взрывала дома…»

 

 

Неожиданная атака на путинизм отбита

 

Путин – ставленник КГБ, в символическом и обобщенном смысле этой аббревиатуры, но и Примаков – ставленник параллельного отряда спецслужб (шпионил на Ближнем Востоке, а потом еще и побывал в должности директора Центральной службы внешней разведки). Поэтому для части элиты Примаков был равнозначен Путину, а, может быть, даже и предпочтительней. Они оба могли олицетворять чекистский реванш. Но Примаков – открытый консерватор, никуда не торопился, мыслил здраво. В отличие от мутного Путина, который рулил вместе с выскочкой Собчаком и маркировался как ельцинист, то есть либерал и сторонник Запада.

Ельцин Примакова от должности главы правительства отстранил, опасаясь, что тот самоназначится преемником в явочном порядке, но для Примакова открывался другой путь, он и его избирательный блок «Отечество – Вся Россия» вместе с консервативным политическим тяжеловесом – мэром Москвы Юрием Лужковым, намеривались захватить Думу, перозиционировав ее на оппозицию кремлевским либералам, и уже оттуда стартануть на президентство. В этих обстоятельствах выбор политтехнологов и отдельных акторов в пользу Путина был хоть и ошибочным в перспективе, - хотя они об этом еще не знали, - но на тот момент кажущийся оправданным. Это была вполне серьезная война двух родственных кланов, ориентированных на спецслужбы.

Публично возглавил атаку на примаковско-лужковский блок звезда телеэкрана Сергей Доренко. Примакова он «мочил» по поводу здоровья, расписывая предстающую Евгению Максимовичу операцию на тазобедренном суставе, делая упор на то, что будет у вас, дорогие россияне, в случае чего президент-инвалид, которому не до страны. А Лужкова он обвинял в том, что тот возглавлял московскую мафию, удачно вспомнив про убийство моего американского друга Пола Тейтума.

Причем, основанием кампании стали мои несколько статей на эту тему, в том числе и в журнале Глеба Павловского. По стечению обстоятельств именно я оказался как бы последним русским товарищем и контактом несчастного американского бизнесмена.

Как писала газета «Стрингер» в июле 2000-го, «”Дело Тейтума” было похоронено на четыре долгих года. А всплыло обратно в самый разгар предвыборной кампании, когда команда Лужкова объявила войну ”семье” Ельцина. Доренко нес имя Тейтума словно боевое знамя, под которым народ должен был пойти войной на ”московскую семью”».

Как уже было сказано выше, проблема Тейтума заключалась в том, что он называл себя генеральным совладельцем огромного столичного гостиничного комплекса «Рэдиссон-Славянская» на Киевской площади, но одновременно то же самое утверждал и чеченский олигарх Умар Джабраилов. Причем институционально, на мой взгляд, коллизия не стоила выеденного яйца. Достаточно выложить на большой письменный стол документы и посмотреть, чье же это все. Это могли сделать любой честный следователь, любой честный полицейский, любой честный судья, любой грамотный юрист или непосредственно мэр вкупе со своим департаментом имущества. Но по непонятной причине никто ничего не делал. То ли не хотел, то ли честных не хватало.

Создавалось впечатления, что московская власть просто ждала, кого в этих джунглях съедят. И 3 ноября 1996 года совершенно в стиле Чикаго 30-х годов Пола расстреляли из автомата в подземном переходе непосредственно около злосчастной гостиницы, а гостиница отошла Джабраилову. Итак, смысл интервью Доренко со мной в 1999 году был навесить на Лужкова труп знатного американца и подкрепить свою версию ценным свидетельством.

В 1999 году Доренко прислал ко мне на съемную квартиру в центре Москвы, которая принадлежала лауреату двух сталинских премий народному артисту СССР Хохрякову, целую бригаду интервьюеров, и я прекрасно вписался в кадр на фоне сталинского ампира.

Но то, что я рассказал, не совсем согласовывалось с версией «убийца Лужков». Интрига уходила глубже и, как со временем мне стало казаться, тянулась аж к генералу Лебедю — актуальному конкуренту московских чекистов (ибо в нем тоже видели потенциального сменщика Ельцина), у которого, как я знал, Тейтум и американские акционеры «Рэдиссон-Славянской» в 1996 году пытались найти защиту и поддержку.

Однако Лебедя буквально в те же самые дни (17 октября 1996 года) сняли с должности секретаря Совета безопасности (в частности кулуарно обвинив в том, что он якобы готовил переворот), что, впрочем, не помешало лихому генералу отправиться в Америку на инаугурацию Клинтона (уж не Тейтум ли поспособствовал организации приглашения?) и там поучаствовать в серии встреч с представителями американского бизнеса, в том числе и с потенциальным инвестором в Россию… Дональдом Трампом.

Да, они сидели и что-то обсуждали в непроницаемом для прессы Трамп-хаусе, такая, понимаешь, получилась загогулина[51].

Якобы Трамп спросил Лебедя: «А не построить ли нам высокую американскую башню рядом с Кремлем?» А Лебедь переспросил Трампа: «И плевать на них сверху?» Вернулся же Лебедь в Москву с обрезанными крыльями, а буквально через несколько дней расстреляли и лишившегося политической крыши Тейтума.

Все это я рассказал людям Доренко. Но в финальный монтаж интервью со мной целиком эта история, естественно, не вошла. На экране Первого канала я появился, беззвучно раскрывая рот, а весь текст за кадром озвучил сам Доренко. Он делал это зажигательно и профессионально, под жуткую музыку и вращающиеся шестеренки заставки, доходя до миллионов простых сердец. И власть в стране… поменялась в «нужную сторону». Спасибо Доренко.

 

 

Флэш-форвард «О Доренко честно». «Если звезды гасят, то это кому-то нужно».

 

 

Известный пропагандист Сергей Доренко умер 9 мая 1919 года во время поездки на своем мотоцикле. Нельзя сказать, что тривиально. И хотя газета «МК» написала, что мгновенная смерть без видимых причин на дороге — весьма распространенное явление в мире и что вообще на планете люди мрут пачками без видимых причин, все же вышло несколько загадочно. Не выглядел дайвер, мотоциклист и яхтсмен Доренко больным. Хотя теперь задним числом выяснилось, что, нет, все ж болел, за ним внимательно следили врачи, но, как часто бывает в российской медицине, не уследили. Жидкость скапливалась у сердца, кстати, и у меня точно такой же диагноз.

Тем не менее, подозрения все-таки скребли по принципу «если «звезды» гасят, то это кому-то нужно». Особенно в Москве, теперь сильно похожей на Венецию дожей. В которой свободно бродят Башировы и Петровы[52] и в одиночестве в Думе пьет чай Луговой[53].

И хотя к девятнадцатому году Доренко давно уже не был влиятельной политической фигурой и совершенно никогда не рядился в Дон Кихота (бывший главный редактор Эха Москвы Венедиктов назвал его Портосом, сражающимся исключительно за свое баронство, что правда), остались, наверное, сильные мира сего, которых он по жизни достал. А для иного элитария прикончить старого обидчика — все равно что повесить орден на грудь, такие тут нравы среды и понятия чести. И такие родились тут подозрения.

Да и то сказать, если травить, то травить так и надо - 9 мая или под Новый год, когда не сыщешь ни следователя, ни врача, ни концов. Хотя, признаться, все ж остался и вариант, что вина в аневризме, а Берлиоз под трамвай сам попал.

Профессионально я с Доренко сталкивался два раза. Один раз он у меня брал интервью (чтобы потопить Примакова с Лужковым), а другой — я у него. Чтобы дособрать пазл про, куда заводит политического журналиста «роль со словами».

И выяснилось, что…

…Сергей Доренко – вот кто прошел сквозь «нулевые» с боем, про который никак не скажешь, что бой «без потерь». Ибо если представить себе прошедшее десятилетие неким черным ящиком, в котором из людей делают фарш, то в девяносто девятом Сергей Леонидович вошел в него молодым, подающим надежды замдиректора ОРТ. А в «одиннадцатом» следующего века его выплеснуло и поседевшим, и погрузневшим, и несколько подрастерявшим свое магическое обаяние. И отнюдь не директором главного электронного обалванивателя страны.

Хотя, с другой стороны, и опять не сказать, что полностью выдохнувшимся. При деньгах, при харизме, при крепкой работе, но на медийном ответвлении от магистральной линии – на радио. Типа что тот бронепоезд, который стоит на запАсном пути. Или как ракета в шахте. Может, кто и нажмет на курок - то ли по эскадре врага, то ли на большой российский экран. А может, так и спишут во имя разрядки.

Про Доренко девяносто девятого года говорили: «Дай Доренко микрофон достаточной мощности, и он совершит политический переворот». Убедит что за правых, что за левых, что за красных, что за белых. И так при этом напугались сами, что сделали все, чтобы где-то года с 2003 о нем в широких кругах вообще ничего не было слышно.

«Кто такой Доренко?» «Да был такой, но куда-то делся вместе с Березовским». Только в самое последнее время Доренко снова стали выпускать из клетки дозировано. Сначала в чужих ток-шоу, как бы для проверки. Приглашенным представителем неизвестно кого. А потом – видят, нормально вписывается мужик, на людей вроде не бросается - и снова попробовали в авторской программе на РЕН-ТВ.

«Русские сказки» - так называлась эта программа одиннадцатого года, и компетентный класс, очевидно, застыл в тревожном ожидании. Ну, сейчас Доренко им даст. Сейчас Доренко им покажет, поиздевается всласть. Но молодежь, по мнению телекритиков, лишь процедила сквозь зубы: «Какой-то седой папашка, в анахронической манере, чему-то нас учит с экрана, неинтересно». Во всяком случае, так доложили наверх социологи. А другие и вообще сказали: сейчас надо быть проще, массовый зритель пиво пьет и смотрит «Дом-2». Программу закрыли.

 

***

 

Мое отношение к Доренко неоднозначно. Он мне и нравился – способностью к экспромту, мощностью напора, талантом определять главное, подлинным журнализмом, скоморошничаньем. Но и не нравился – по некоторым взглядам.

Например, когда в избирательной кампании 1999 года он буквально размазывал Примакова, убивая шансы вальяжного экс-премьера стать новым президентом России. И не то, чтобы мне сильно было жаль развернувшегося над Атлантикой «разведчика». Но ведь распинал-то его Доренко не за то, что разведчик. И не зато, что развернулся над Атлантикой. А за то, что тот якобы «фиктивно развернулся, заморочил голову Ельцину, а сам разоружился перед НАТО», не наказал пиндосов за попранные права России в Югославии. В результате (суммарной пропаганды) вместо разведчика Примакова к власти пришел разведчик Путин. В качестве итога борьбы «за правду» – очень странно, не правда ли?

Или вот другой странный выверт – природный коммунизм Доренко. Левак, в 2003-ом он вступает в КПРФ. И вообще, на каждом углу всем твердит, что истинный ленинец. Зюганов от Доренко шарахался в ужасе. Формальный лидер коммунистов подозревал, что таким образом это просто метят на его место. В чем, надо сказать, был не совсем уж неправ. А Доренко – молодцом. Он одновременно и мотоциклист, и аквалангист, и путешественник, и нефрит коллекционирует, и яхту, по собственным словам, имеет, и книжку-то он пишет, и где-то на островах еще изучает даосизм. Как это сочетается с коммунистическим сектантством, непонятно...

А когда в 2004-ом над Доренко сгустились тучи (судя по всему, подельник Примакова по незадачливому «антипутинскому» блоку ОВР Юрий Михайлович Лужков нашел наконец, чем поквитаться), Доренко опять же рванул не на Кубу или в какую-нибудь очередную кампучию к красным кхмерам, а все к тем же ненавистным пиндосам, где у него уже почему-то квартировалась дочь.

 

 

Умереть в дороге

 

2011-й. Мы сидим у него в кабинете на «Русском радио» (где пасется последовательный антисоветчик Игорь Чубайс и дикий, сомнительно либеральный Хазин в экспертах), и Доренко пытается объяснить положение вещей.

Почему Доренко верный ленинец? Да потому что Ленин – буржуазный демократ. Да, он буржуазный демократ, несомненно! Ленин стоял за всеобщее избирательное право, права женщин и прочие буржуазные либеральные штуки, а получил дикую бардачную страну, с которой пришлось разбираться с помощью ЧеКа.

Почему Доренко коммунист? Да, потому что завис однажды в деревне с какими-то коммунистическими аксакалами и пёр из тех такой природный, почвенный коммунизм, что Доренко понял, что и сам коммунист. Понимали друг друга телепатически, ну и посредством стакана.

Упрек, что Доренко работает исключительно под заказ - несправедлив. Когда это он отходил от своих убеждений? Если говорил с экрана, что президентом Примаков опасен для страны, то и сейчас того же мнения. Если вошел в клинч с Лужковым, то и сейчас на тех же позициях.

Никому не прислуживал, за работу свою никогда не держался, уходил со скандалом. Как это было после сюжета о подлодке «Курск». Но и фантазийность иногда подводила. Понимаешь, в начале «нулевых», Доренко ведь считал, что техника поведет за собой демократию. Что контент будет формироваться сам собой снизу – интерактивно, по повелению продвинутого пользователя. Который сам и новость подберет, сам и музычку под нее подложит, а оказалось, что и в конце «нулевых» начальники по-прежнему в силе. Головокружение от успехов гаджетования – вот как это называется.

Пользуясь случаем, я еще поинтересовался: а тот пресловутый «наезд на капитана первого ранга Валерия Никитина[54]» – подстава спецслужб? Во всяком случае, так мы гадали в далеком 2001-ом. Доренко и сейчас размышляет: наверное, нет. Во всяком случае, не на сто процентов. Сам инцидент, очевидно, случайность. На мотоцикле я мог повернуть и туда, а мог и сюда. Свобода воли, свобода колес. С другой стороны, не хотел связываться с придурками, которые бросили в меня бутылку. Возник определенный детерминизм. А тут выскочил и этот штабной Николаев, саданул по мотоциклу ногой. Потом стали «наслаиваться лужковские дела». Меня хотели закрыть хоть на неделю в тюрьму, и вышел бы я оттуда - неясно. И я тогда поседел реально. В один момент.

…Тут наше время беседы и вышло. Все ж редакция пашет что твой самовар. Только шишки кидай, да воду подливай. Но завтра в 8.30 утра Доренко снова проорет «Подъем!». Так мы двигались с ним вместе в 12-й год, вместе сидели потом на каком-то награждении, и Доренко крутил головой так, чтобы попадать в кадр разговаривающим с бабушкой демократии Людмилой Алексеевой.

А в 19-ом году его вдруг на стало. Умер в дороге. Как Андрей Фадин. Весьма распространенное явление в мире.

 

 

Конец века

 

Век заканчивался. Да что там век – заканчивалось целое тысячелетие. На переломе возникали и опасения (конца света), и ожидания (нового начала). Миллениум. Все компьютеры остановятся из-за «ошибки 2000». Все самолеты попадают. Во всяком случае, многие. Но потом начнутся неописуемые чудеса. В 98-ом мне позвонили из Верховного суда, чтобы я снова выходил судьей в процесс. Я думал, что этого не случится после знаменитого скандала, но в Верховном суде на это «забили», хотя адвокаты, всегда могли обратить внимание: а кто нас судит? Какая-то подозрительная личность из триллера про заговоры. Но адвокаты у нас блюдут свои рамки, никто не воспользовался, как будто жизнь разворачивалась в параллельных пространствах.

Однажды, когда я шел с заседания мимо милиционера, отдавшего честь, я заметил Политковскую, присевшую на бетонное ограждения, видимо, готовясь осветить какой-то процесс. Она с удивлением взглянула на меня, не ожидавши увидеть во мне «большого начальника». Я к ней не подошел и больше мы с ней не встречались. Политковская тоже становилась звездой, благодаря чеченской войне и своей принципиальной правозащитной позиции. Когда государство вбомбливает с самолетов собственных граждан, правозащитникам не остается ничего другого как защищать этих вбомбливаемых, кем бы они ни были. Хотя и с теми тоже не все было в порядке, ведь они олицетворяли собой наступающее на постмодерн средневековье, тейпы, национализм, воинствующий ислам, средневековую жестокость.

Средневековье, сталкивающееся с протототалитаризмом, хотя мы этого еще не понимали, но уже понимали, что со стороны России все это выглядело колониальной экспансией.

Я не смог выбрать сторону. Правозащитники на полях чеченской войны делали быстрые карьеры, получали престижные премии на Западе, но это их и помещало в особый отстойник – они теряли возможность влиять на другие сферы актуальной политики. И конечно сильно рисковали, ведь позиционировались на стороне «противника».

Флэш-форвард: Анну Политковскую обиженные ею персонажи ее публицистики расстреляют в подъезде ее дома 7 октября[55] 2006 года аккурат в день рождения Путина, который оценил и сравнил полученные ущербы: «…Это убийство само по себе наносит действующей власти и в России, и в Чеченской Республике, которой она занималась профессионально в последнее время, гораздо больший урон и ущерб, чем её публикации…»

 

 

Анатолий Собчак о времени и о себе

 

Прошло два года с печальных событий 1997 года гибели Андрея Фадина, но я не мог это отпустить, плохо спал по ночам, мучая воспоминаниями, спрашивал себя: что же тогда произошло, на правильной ли стороне я оказался. И продолжал собирать материал, вскрывающий тайную жизнь эпохи.

В Париже в 1999-ом я оказался вместе с трибуном перестройки Анатолием Собчаков, сбежавшим из страны на частном самолете от преследований. Он иногда тусовался на квартире у спецкора НТВ Вадима Глускера и через него я попросил о встрече. Я искал признаки антидемократического пеерворота. Возможно, Собчак и проговорится о чем-нибудь.

 Анатолий Собчак стал достопримечательностью Парижа. Многие приезжающие сюда журналисты считали своим долгом навестить экс-мэра Санкт-Петербурга, которого "разыскивает милиция". Он и сам, видимо, привык к этой роли: на встречу со мной согласился сразу, и даже после разговора не поинтересовался, кто к нему приходил и откуда. А если бы киллер?! Во всяком случае, себя Анатолий Собчак чувствовал хорошо, в джинсе и в коже, крутой, ничего не боялся. Хотя не имеет вида на жительство, и, следовательно, не имеет права работать. Лекции, книги и... консалтинг позволяют жить в престижном районе Парижа. Пишет книгу о Сталине, тоскует по родине... Меня он шокировал своими мечтами о сильной руке (наверное, считая, что точно такая же рука была и у него) и планами триумфального возврата в путинскую Россию

 

Сергей Митрофанов: Как? Еще один Сталин? Мне в свое время удалось высказать парадоксальную мысль, что в России вновь появился заказ на образ Сталина, потому что новая номенклатура хочет найти себе Адама, от которой вести родословную.

Анатолий Собчак: В какой-то степени вы правы. Как это не печально, но России нужен человек такого типа. Который был бы не столь кровожаден, но столь же суров и тверд, чтобы обеспечить поворот населения к труду. Вся проблема России, что у нас никто не трудится. Все борются, чтобы выплачивали пенсии, зарплату, которые никто не заработал, потому что то, что ты произвел, никто не покупает. Или ты вообще ничего не произвел, просто пришел и отсидел положенные часы. В нашей стране произошло самое страшное. Ельцин своей нечистой жизнью, тем, что вокруг себя собрал ничтожеств, льстецов и проходимцев, типа Коржакова, развязал в народе самые низкие инстинкты. Они кричат: "Антинародный режим!" И прочее. На самом деле, они счастливы, что такой режим. Я же всех этих директоров предприятий знаю из военного комплекса. Со всех трибун они обвиняют демократов. А в душе поют. Халява, можно ни хрена не делать. За все блага, которые при этом они устраивают себе лично, их бы при Брежневе, не говоря - при Сталине, посадили бы до конца дней.

Конечно, Сталин - преступник, кровопийца, но сколько в нем энергии! Ведь Сталину к моменту революции было уже сорок лет. И это был бомж, у него не было, ни профессии, ни дома, не семьи. Даже одежды не было. Ему уже начинало казаться, что жизнь не состоялась. В одной и той же фетровой шляпе и пальто с чужого плеча он прошел четыре ссылки. И этот бомж за десять лет сумел превратиться в бога и подчинить себе такую страну. Чингисхан и Александр Македонский были все же царского рода, а у Сталина после революции кабинет оказался напротив кабинета Ленина.

С.М.: Гм-гм... Кабинет напротив кабинета Ленина - это все-таки карьера... Но в конце концов, сейчас многие сделали сногсшибательные карьеры. Березовский, например, АСУчивал производство, а потом...

А.С.: Сейчас нечто другое. Разве можно сравнивать с Березовским. Березовский - это мелкий жулик, и он плохо кончит. Здесь я читаю лекцию на тему "Политическая и правовая система России". Я пытаюсь доказать, что понять Россию и предсказать ее будущее, можно только обратившись к прошлому. В ХХ столетии Россия дважды пыталась пройти путь к демократии, первый - после 1905 года. Я писал об этом несколько раз, но все как в вату. Накануне прихода Столыпина был крах, поражение в русско-японской войне. Тяжелейшая произошла революция, когда в каждой усадьбе жгли имения. Так вот за шесть лет проведения реформы, только потому, что тогда власть находилась в твердых, честных и чистых руках, Россия достигла самых высоких темпов экономического развития в мире. За время столыпинских реформ переселили за Урал около трех миллионов крестьян, им там дали землю. Мало кому известен факт, что для того, чтобы начать реформы, царь из своего личного, принадлежащего династии клина земли, выделил 1,6 млн га для новых крестьян. До нашего времени дошло название "столыпинские вагоны". Это те вагоны, которые Столыпин приказал построить для переселенцев. В них были специальные отсеки для скота. К 1913 году от продажи сибирского сливочного масла за рубеж Россия получала больше, чем от продажи золота. Я не хочу идеализировать это время, приукрашивать его, но я хочу сказать: эта была попытка прорыва, который инициировала власть. И жизнь пошла в результате двух реформ: земельной и самоуправления. Пошла в Сибирь, пошла по всей России. У нас с самого начала главного не сделано. Россия, может быть, и не должна быть первой промышленной державой мира. Нам это не нужно, да и в результате худшего климатического положения мы должны тратить больше энергии. Но самим Богом нам предназначено быть первой страной по сельскохозяйственным продуктам. Попробуйте продукты во Франции - они не вкусные (тут я с ним коренным образом не согласен. - С.М.). Сама природа определила, что в России все вкуснее. Мы могли бы поставлять всему миру экологически чистые продукты. Это была бы нашей нишей.

C.М.: Идея ваших выступлений, насколько я понял, - "прорыв возможен"?

А.С.: Я говорю студентам, что сейчас происходит вторая попытка прорыва. И, к сожалению, должен констатировать, что все прошлые годы якобы реформ мы потеряли. Почему? Благодаря правлению временщиков, мы дискредитировали демократический путь правления. Теперь снова нужно переходить к демократии, но уже от грабительского капитализма. А это сложнее, чем переходить к демократии от тоталитаризма.

C.М.: Но в чем ключ? В президенте?

К сожалению, мы страна холопская. Нам нужен царь, президент, генеральный секретарь. И все замыкается на этом человек. Сахаров был бы идеальный президент. Но мы сделали самый плохой выбор. Любой другой человек, а не провинциальный секретарь обкома был бы лучше.

C.М.: Но сейчас довольно трудно сказать любой другой, потому что любой другой это чуть ли не тот же самый. Нет? К тому же этот же одной ногой уже... ушел?

А.С.: Да, эра ельцинизма уже закончилась, но каждый день продолжения всего этого наносит ущерб. Существует большая опасность эволюции в сторону полицейского государства. Мы не реформировали силовые структуры коммунистического государства. Ситуация с генеральным прокурором лучше всего иллюстрирует этот тезис. Я давно доказываю неконституционность прокуратуры. У нас прокуратура является самостоятельной ветвью власти, в то время как Конституция этого не предусматривает. Только сейчас, буквально две недели назад, КС признал, что любой человек может обжаловать в том числе и незаконное заведение уголовного дела. С этой точки зрения моя ситуация...

C.M.: Получила импульс оптимизма?

А.С.: Как ни странно, нет! Ведь я даже не могу пожаловаться, поскольку против меня никто никогда не возбуждал уголовного дела. Я свидетель. Тем не менее, меня держат в таком состоянии, что я чувствую, что существует реальная угроза моей жизни. Им важно на несколько дней отправить меня в тюрьму, где бы со мной расправились.

С.M.: А зачем, какой в этом смысл?

A.C.: Причин достаточно. Я написал об этом книгу, которая называется "Дюжина ножей в мою спину". Она в июне выходит в Санкт-Петербурге.

С.M.: Ну хотя бы в общих чертах? Для нас.

A.C.: За всем этим стоит президент. Виноват в этом один прогноз, в котором говорилось, что, оставаясь мэром Петербурга, я могу оказаться наиболее вероятным претендентом на пост президента. Тогда Ельцин активно готовился на новый срок. Потом за этим стоят мои столкновения с окружением президента, которое пытались отменить выборы. В результате избирательная кампания в Петербурге в 1996 году велась при колоссальном психологическом и финансовом влиянии Москвы. Появлялись намеки на уголовные дела, связанные с Собчаком, потом эти миражи таяли. Еще в сентябре прошлого года Скуратов объявил, что если откроем все то, что связано с Собчаком, будет шок и смятение. С тех пор уголовного дела против меня как не было, так и нет, а шок и смятение есть, но уже по поводу Скуратова. До тех пор у нас будет эта прокуратура, это МВД, не претерпевшее изменений со времен Берии, демократии у нас не будет.

С.M.: Я все-таки должен спросить вас, как в фильме: "Пал Андреевич, а вы шпион?" А вообще-то можно быть мэром Петербурга и не участвовать в каких-нибудь финансовых аферах?

A.C.: Хе! Это возможно в любом городе, в любой стране. Бессмысленно что-то здесь доказывать, но вы обратите внимание, куда ушли все российские политики после своих отставок. Даже наш Беляков с куриными мозгами и тот стал директором банка. Все, кто окружал Ельцина, все возглавляют финансовые структуры. Я мог бы по пальцем перечесть всех тех, кто ушел на прежнее место работы и занимаются тем, чем занимаюсь я. Я был профессором и теперь профессор. Яковлев, например, завтра уйдет и возглавит с десяток коммерческих структур. Я почему говорю, что Березовский плохо кончит, потому что он всегда путает власть и бизнес.

С.M.: Одна из загадок - Гавриил Попов. Вдруг взял и соскочил с мэрства...

A.C.: Гавриил Попов умнейший человек. В 1992 году он опубликовал серию статей, в которой призывал всех демократов уйти из власти добровольно, потому что к власти приходит номенклатура, которая неизбежно свалит все прегрешения на демократов. Он и мне говорил: "Анатолий, завтра они начнут нас отстреливать, уходи". Я ответил ему, что я считаю это трусостью и предательством. Что мы все равно должны попытаться. И я пытался. Приведу один пример. В Петербурге ни один банк не разорился, а московские полетели. Почему? Потому что с первого дня я поставил задачу: работайте только по современным банковским технологиям, избегайте сомнительных финансовых операций. Ведь я несколько лет преподавал банковское право и если уж кому и быть президентом банка после отставки, так это мне. Я мог бы большие деньги заработать, но я работал для города. Я создавал первый муниципальный банк реконструкции и развития, поскольку считаю, что ни одного рубля бюджетных денег не должно быть в частном банке. Во Франции бюджетные деньги частному банку никто не даст. Это абсурд. Частный банк ни для того работает. Но даже при моих тогдашних возможностях, при статусе человека близкого к Ельцину, я два года не мог получить лицензию. Так что, если бы я остался у власти, я бы первым делом все бюджетные деньги перевел в этот банк.

С.M.: Вот они вас и - кхх!

A.C.: Да! А другая причина то, что я закрыл частные охранные структуры. Хасбулатов в свое время быстренько провел закон об охранных структурах, чтобы легализовать свои охранные отряды. В Петербурге я прикрыл десяток таких структур, потому что в них был рассадник бандитизма. Однако мы в России больше говорим, чем работаем. Я и сейчас говорю: "Начните вы наконец что-то делать для народа!" Например, за пограничниками отведено 20 процентов территории России (во Франции 0,1%), заберите у них эту землю, раздайте бесплатно всем, кто желает работать. Решится и проблема продовольствия, и охраны границ.

С.M.: Эмоционально вы в этой проблематике. Надо возвращаться?

A.C.: Препятствий уже и нет. Сначала я лечился, а потом возникли обязательства, связанные с работой, книгами. Сейчас я уже не боюсь за свою жизнь. Ведь мне за день до убийства Маневича[56] звонили и предупреждали[57], чтобы я не приезжал. На следующий день я узнал, что убили Мишу.

С.M.: А вы как раз тогда хотели приехать?

A.C.: Конечно.

С.M.: А почему сейчас исчезла опасность?

A.C.: Один из организаторов убийств г-н Шутов сидит в тюрьме, и почти 20 наемных убийц, которые работали под его началом арестованы. Я надеюсь, что произойдут изменения в правовой системе. Я собираюсь участвовать в выборах, и я знаю, что таких людей, как я, нашей стране очень не хватает.

 

***

 

Иными словами, вот что я узнал.

Собчак грезил о сильной руке. Нападения на себя объяснял своим президентским потенциалом, пополняя своим именем список жертв конкуренции и потому что мафия тянулась к управлению Санкт-Петербургом. (*Могла ли мафия это делать от себя без опоры на спецслужбы – большой вопрос. И кстати, главные кресла она, кто бы ее не направлял, все-таки освободила для других людей.) Свои новые шансы и новые перспективы Собчак связал с премьерством человека, который в прошлой жизни носил за ним портфель и смотрел в рот, а теперь становился сверхмощной крышей. Конечно, Анатолий Александрович не настолько сошел с ума, чтобы считать, что вот он явится в Кремль и бывший подчиненный Володя сойдет с трона и, обняв дорогого Толю за плечи, усадит на свое место. Но явно рассчитывал на роль мудрого Аристотеля при увлекающемся Александре Македонском и что Македонский потом сделает его председателем парламента.

Это он мне сказал лично и конкретно. Очевидно, Толя не просчитывал тот вариант, что, скорее всего, ученик Володя возненавидит свидетеля своего прошлого жалкого состояния и не потерпит, чтобы тот продолжал его учить. Когда Собчак расплатился за кофе и радостно убежал в сторону Эйфелевой башни, помахав мне рукой, я с жалостью смотрел в его спину. Мне казалось, что я уже знаю, чем кончится эта история. Собчак вернулся в Россию 10 ноября 1999 года, а умер (в дороге - на вершины власти) уже в феврале 2000-го.

 

Из книги А.Собчака «Дюжина ножей в спину»:

«К лету 1995 года реальная власть в Кремле из-за тяжелой болезни Ельцина (два инфаркта подряд) фактически переходит в руки сплоченной группы из его ближайшего окружения: А. Коржакова - О. Сосковца - М. Барсукова и примыкающего к ним министра обороны П. Грачева. Они сосредоточили в своих руках контроль над силовыми структурами и активно занимались финансово-коммерческими делами. Сила названной группы состояла в том, что они сумели отсечь президента от нежелательных для них политических и просто человеческих контактов, создали широкую сеть сбора компромата на всех без исключения действующих политиков и государственных чиновников федерального уровня, влияли на ключевые кадровые назначения и перестановки».

О том, что петербуржская мафия лучше московской (из той же книги):

«Разоблачения, направленные против представителей петербургских властей, давали двойной эффект: 1) прикрытие дымовой завесой реального центра коррупции, каким была и продолжает оставаться Москва, - старый прием, когда подлинные воры громче всех кричат: "Держи вора!"; 2) обвиняя меня, стремились косвенно нанести удар по группировке выходцев из Петербурга, занявших в этот момент ключевые позиции в структурах власти в Москве и бывших в свое время моими сотрудниками, заместителями или помощниками (Чубайс, Путин, Кудрин, Клебанов, Южанов и др.)

 К тому же, сама фигура петербургского мэра, скажу без ложной скромности, сыгравшего заметную роль в крушении коммунистического режима и относившегося к лидерам демократов первой волны, давала возможность еще раз провести кампанию по дискредитации самой идеи демократии и ее представителей».

 

 

Начало катастрофы

 

Существует соблазн датировать начало катастрофы РФ исключительно избранием В.В.Путина президентом. Формально, это действительно кажется так. Но на самом деле катастрофа началась за полгода до этого, когда в приближенных к власти экспертных кругах победило мнение, что Ельцин должен досрочно уйти, передав власть потенциальному преемнику, и когда произошел финальный кастинг героя. Само по себе это уже было запланировано не как реализация свободного выбора россиян, а как некий сговор политтехнологов, олигархов и силовиков. Парадокс, однако, заключался в том, что ельцинисты пытались так раскинуть карты, чтобы не дать коммунистам пересмотреть итоги приватизации, но в конце концов выполнили тайную доктрину коммунистов – передали власть страновой спецслужбе.

То, что открыто лелеяли гекачеписты, сталинисты, ресентиментисты, и тайно - сторонники лево-армейского переворота, турбопатриоты, - воплотилось в либеральной стратегии конвертации ельцинизма в управляемую постъельцинскую демократию.

Причем сам Путин вроде как и не стремился хвататься за штурвал государства, очевидно, не чувствуя себя к этому способным. Чем и подкупил интересантов, считавших, что малокомпетентный Путин будет более покладист, прислушиваться к советам и уж по крайней мере, помнить, кому обязан. Сам Березовский вспоминал такой диалог.

-Ты, Володя, станешь президентом, - говорил Борис Абрамович, воображавший, что Путин - это его Проект.

-Я бы лучше стал Березовским, - отвечал Владимир Владимирович, намекая на свободу распоряжаться преимуществами образа жизни богатого буржуа. Чего как президент он был бы лишен, всегда обязанный следовать какому-нибудь протоколу.

Война на Кавказе, московские взрывы жилых домов, запуганность, затерроризированность российского общества во второй половине 1999 года стали теми «реалиями», которые сделали план политтехнологов и Семьи  практически безальтернативным. России требовался Спаситель, и восхождению Путина ничто не могло помешать.

В ноль часов 1 января 2000 года «царь Борис» передал власть малопонятному серому человеку, взяв с него формальное, ничем не подкрепленное обещание «беречь Россию». А тот даже не расписался в ведомости.

1 января в ноль часов закончились и мои полномочия демократического комиссара при российском правосудии. Семь лет, выдвинутый от демократического Моссовета, я честно стоял на страже того, чтобы в самом высшем судебном органе страны недемократические решения не могли бы пройти.  Сначала это получалось, в конце было затруднено, но несколько коллизий с моим участием вошло в легенды Верховного суда.

В коридорах мне пожимали руку профессиональные судьи Верховного суда, которые не могли чувствовать настолько свободными, как я. Прославленный адвокат, вице-президент Адвокатской палаты Москвы назвал меня лучшим народным заседателем в истории страны – что было и некоторым преувеличением. Председатель ВС Вячеслав Лебедев подписал благодарность. Во всяком случае все это закончилось. Благодаря реформатором 90-ых свершился очередной этап бесконечной судебной реформы. Народных заседателей заменил так называемый суд присяжных, который подавался как следующий шаг демократизации.

Как мог, я пытался объяснить – и в прессе, и на телевидении, что это далеко не так. В деморализованном, расколотом и тайно управляемом спецслужбами обществе суд присяжных не сможет работать. Это бессмысленно. Мы не кино-Америка, в которой судебные разбирательства похожи на блестящие спектакли. Тут стороны процесса приходят в суд со своим мнением, вяло бормочут, а уходят с чужим. Поединка аргументов нет.

Но и для советских заседателей больше не оставалось места. В 1992 году их выдвигали Советы, а Советы пали в борьбе с исполнительной властью, точно так же, как и в 1917 году пали от рук ЧК и верхушки ВКП(б). Все повторяется, все повторялось. Распад первой российской демократии, если мы не собираемся вести ее родословную от какого-нибудь мифического Новгородского вече, де-факто произошел.

---

[1] Элитарный клуб влиятельной московской интеллигенции, основан в 1988 году. Выдвинул ряд депутатов на Первый съезд народных депутатов. В клубе обкатывалась идея «прогрессивной» диктатуры.

[2] “Россия” №4(63) 22-28 января 1992 года

[3] Борис Грызлов - Председатель Государственной думы Российской Федерации IV и V созывов (2003—2011). Прославился высказыванием: «Парламент – не место для дискуссий».

[4] Очередной председатель Государственной думы Российской Федерации. Прославился крылатой формулой: «Без Путина – нет России»

[5] Геннадий Иванович Янаев (1937-2010) - первый и единственный вице-президент Советского Союза.

[6] Уильям Голдинг, английский писатель (1911-1993). Один из наиболее известных романов – «Шпиль», о том, как люди созидают нечто важное (шпиль Собора), но это важное съедает их жизни. Очень похоже на строительство «Прекрасной России будущего»)

[7] Записи диалогов Александра Филиппова и Глеба Павловского, шедших в редакции сайта GEFTER.RU. Разговоры о политическом действии, его субъекте, цели и результате, основанные на личном опыте участия в российской политической истории 1970-х – 2010-х. Рефлексия деятеля, направляемая ученым, для будущих активистов и профессионалов. https://litresp.ru/chitat/ru/%D0%9F/pavlovskij-gleb-olegovich/tri-doprosa-po-teorii-dejstviya

[8] Из диалогов А.Филиппова и Глеба Павловского  «Три допроса по теории действия»

[9] Русский националист и монархист-легитимист, что бы это не значило. Я был в его штаб-квартире (в одном из технических институтов), по стенам которой висели шинели русских националистов. При этом он казался вполне вменяемым, когда излагал свои взгляды.

[10] Дмитрий Остальский, - в 1992 году заместитель главного редактора «Независимой газеты», с 1993 года по 1996 год - главный редактор газеты «Сегодня», финансируемой меди-группой «Мост» Владимира Гусинского. После ареста Гусинского и разгрома группы «МОСТ» руками «Газпрома» ушел с радаров.

[11] Филипп Дени́сович Бобков — руководящий работник советских органов государственной безопасности, генерал армии (1987). Начальник 5-го управления КГБ СССР (1969—1983), которое курировало диссидентов, заместитель председателя КГБ СССР (1983—1985), первый заместитель председателя КГБ СССР (1985—1991). Депутат Верховного Совета РСФСР 11 созыва (1986—1990). Народный депутат РСФСР в 1990—1992 годах. Член ЦК КПСС в 1986—1990 годах. Умер в своей постели в 1919 году

[12] Михаил Кожохин - в 1993—1996 годах работал в Онэксимбанке в должности заместителя председателя правления, руководил Управлением информационного обеспечения. Позже стал проректором РГГУ по развитию и информационным ресурсам

[13] Максим Мейр - действительный государственный советник II класса. В июле 2000 г. был назначен заместителем начальника Главного управления внутренней политики Президента РФ. До этого (1997 г.) некоторое время проработал генеральным директором ФЭПа у Глеба Павловского

[14] Симон Кордонский, тоже, как и Павловский, родом из Одессы. Начальник Экспертного управления Администрации Президента РФ в 2000—2004 годах. Старший референт Президента РФ в 2004—2005 годах. Действительный государственный советник Российской Федерации 1 класса, кандидат философских наук. Получил известность в обществе благодаря своей теории сословного общества, образовавшегося (или восстановившегося, как в дореволюционной России, имеется в виду до 1917 года) в результате трансформации советского общества в постсоветское. Почему «сословное», а не классовое, и как с ним теперь работать – осталось не очень понятным (см. Российская газета - Федеральный выпуск: №123(7289))

[15] С 1 января 2016 года в России действует так называемый закон «о праве на забвение». Этот закон обязывает поисковые системы по заявлению гражданина и без решения суда удалять из результатов поиска ссылки на незаконную, недостоверную или неактуальную информацию о заявителе.

[16] Александр Конев, 1950, председатель правления Союза ветеранов Афганистана, в 1992 году председатель Народно-патриотической партии (ННП). В 1993 году принимал участие в вооруженных столкновениях на стороне президента. По слухам, живет в Швейцарии. После 1997 года о нем ничего не слышно.

[17] В 1973 году, согласно некоторым статьям, Национальное собрание трудовых комитетов (НСТК) под руководством Ларуша перешло к применению насилия. Согласно Village Voice, члены НСТК избивали членов Коммунистической партии США, Социалистической рабочей партии, а также членов других групп, классифицированных Ларушем как «левые протофашисты». Согласно New York Times, они били членов компартии на улицах, используя нунчаки. Ларуш называл эти нападения «операцией зачистка»[

[18] Александр Зиновьев, 1922-2016, философ, был уверен в своей гениальности. В советское время диссидент, в постсоветское – ультраконсерватор, сторонник Зюганова и, кажется, был влюблен в Сажи Умалатову, выведя ее образ в своих социологических зарисовках. Я встречался с Зиновьевым, когда он уже начинал потихонечку сходить с ума. «Зиновьевский клуб», созданный после его смерти,- одна из самых отвратительных, фашистских экспертных площадок в России 21 века.

[19] Один из самых известных фильмов Бернардо Бертолуччи «Конформист», 1970, по роману Альберто Моравиа

[20] Хабибулин Марат Заидович. 30 октября 1992 года он  направил в Верховный суд России кассационную жалобу, в которой высказывал несогласие с решением Ростовского областного суда и просил отменить смертный приговор своему подзащитному. Марат Хабибуллин заявил, что он располагает доводами, которые ставят под сомнение обоснованность вынесенного приговора. Доводы Хабибулина сводились главным образом к тому, что психиатрическая экспертиза, признавшая Чикатило вменяемым, проводилась недостаточно ответственно и серьезно. «Эксперты Института судебной психиатрии им. Сербского вынесли заключение за один день, не ознакомившись с материалами дела, не наблюдая за поведениемЧикатило в суде, не участвуя в обсуждении дела в ходе судебного заседания. Поспешность, с которой была проведена экспертиза, была выгодна суду и преследовала только одну цель — создать видимость обоснованного научного заключения. То, что суд, доверясь психиатрам, проигнорировал такие важные вопросы, как психическое состояние Чикатило и его взаимоотношения с обществом, совершенно недопустимо в столь незаурядном и общественно значимом деле», отметил адвокат.

[21] Это статья была опубликована в лево-патриотической «Свободной прессе» 5 октября 2014 года, когда в ней заправлял писатель и депутат Думы Сергей Шаргунов. Времена еще оставались относительно «демократическими», и они публиковали меня несмотря даже на то, что я был их идеологическим противником.

[22] Пророссийский анклав, долго внедряемый Москвой в мятежную относительно российской «империи» Украину

[23] Речь идет о конференции «Политико-конституционный кризис осени 1993 г. Источники, интерпретации и перспективы изучения», проведенной при моем участии совместно Российской академией народного хозяйства и государственной службы, Институтом российской истории РАН и Центром франко-российских исследований в Москве 17−18 октября 2013 года.

[24] Сергей Параджанов, советский режиссер, родоначальник поэтического кинематографа. Не будучи классическим диссидентом, Сергей Параджанов, однако, открыто критиковал советскую культурную политику, выступал против цензуры и судебных расправ над украинской интеллигенцией. В результате в 1974 году режиссёр по политическим мотивам повторно был осуждён по обвинению в однополых отношениях. Пробыв в тюрьме 4 года, Параджанов освободился под давлением советской творческой интеллигенции и международной кампании в этой связи.

[25] Журнал «Крокодил» — советский и российский литературно-художественный иллюстрированный сатирический журнал. Символом издания является рисунок: красный крокодил с вилами. Выходил с 1922 года.

[26] Бизнесмен и журналист Владимир Руга, 1970 г. рождения, прославился в середине девяностых как политический пиарщик со связями. Пиарил Бориса Березовского, Романа Абрамовича, генерала Лебедя и Нурсултана Назарбаева (одних уж нет, другие – далече). Работал в Агентстве печати «Новости», «Московском комсомольце» и «Вечерней Москве». Открыл собственное агентство. В путинские годы ушел в нефтяную отрасль.

[27] Татьяна Кошкарева, 1962 г.р., работала инструктором в Советском райкоме КПСС г. Москвы. Побывала корреспондентом экономического отдела газеты «Сегодня». С 1997 года неизменно росла в «Независимой газете» по протекции Бориса Березовского, но в конце 90-ых ее отношения с Третьяковым треснули. В 2001-2007 сменила В.Третьякова на посту главного редактора «Независимой газеты». Позднее прекратила журналистскую деятельность.

[28] https://www.newsru.com/background/05aug2005/nezaviska.html (Существует только в архивном виде.)

[29] https://www.kommersant.ru/doc/270043

 

[30] https://www.ng.ru/ideas/2002-04-11/1_berezovskiy.html

[31] Башни «Обитаемый остров» братьев Стругацких - они гипнотизировали население некой тоталитарной планеты.

[32] Ива́н Петро́вич Ры́бкин (род. 20 октября 1946, село Семигорка, Терновский район, Воронежская область) — российский государственный и политический деятель, доктор политических наук.

Председатель Государственной думы 1-го созыва (1994—1996), секретарь Совета безопасности РФ (1996—1998)

[33] Беседа Дмитрия Быкова с Ксенией Пономарёвой // «Собеседник», №6, 18-24 февраля 2004 года

[34] RusEnergy, 5 марта 2003 года

[35] Владислав Листьев (на три года младше Фадина), советский и российский журналист, знаменитый ведущий перестроечной телепередачи «Взгляд» (1987-1990), убит 1 марта 1995 года в подъезде собственного дома на Новокузнецкой улице в Москве. Убийство вызвало суперширокий общественный резонанс, но осталось нераскрытым. Американский журналист Пол Хлебников обвинял в убийстве Листьева Бориса Березовского, якобы пытавшего полностью контролировать доходы от телерекламы, чему мешал Листьев. По странности, Пол Хлебников тоже был убит через 10 лет - в 2004 году.

[36] Политико-культурный общественный дискуссионный клуб „Московская трибуна“. Основатели: Ю. Н. Афанасьев, А. Д. Сахаров, Л. М. Баткин, В. С. Библер, Ю. Г. Буртин, Ю. Ф. Карякин, Л. В. Карпинский, А. М. Адамович, М. Я. Гефтер, А. Б. Мигдал.

[37] А.Фадин погиб 19 ноября 1997 года, а Березовского сняли с заместителя секретаря Совета Безопасности 4 ноября 1997 года. Странная близость событий и персонажей.

[38] Указ 1400 Бориса Ельцина о поэтапной конституционной реформе от 21.09.1993 года возлагал на Верховный совет вину за попытку узурпации власти. http://www.kremlin.ru/acts/bank/4364

[39] Александр Хинштейн, 1974 года рождения. Первоначально обозреватель при главном редакторе Павле Гусеве («Московский комсомолец»). 15 ноября 1996 года через него был осуществлен вброс расшифровки телефонных разговоров сотрудников предвыборного штаба Ельцина. Судя по всему, Хинштейн был в конфликте с МВД (один раз его вывозили из Москвы в багажнике автомобиля), но поддерживала ФСБ. В путинские (эфэсбешные) годы Хинштейн стал видным единороссом в качестве депутата Думы   IV, V, VI, VII и VIII созывов, поддерживая репрессивные и антидемократические законы.

[40] Заместитель председателя Государственного комитета Российской Федерации по управлению государственным имуществом (1993—1995). Председатель Государственного комитета Российской Федерации по управлению государственным имуществом (1996—1997). Заместитель председателя Правительства Российской Федерации (1997). Представитель Заксобрания Ленинградской области в Совете Федерации ФС РФ (2002). На 2022 год проживает в ФРГ и выступает против войны с Украиной. Скомпрометирован участием в рейдерском захвате НТВ в 2001 году

[41] Николай Московченко. Депутат Московской городской Думы первого (1993—1997) и второго (1997—2001) созывов, будучи депутатом Московской городской Думы координировал ее деятельность по вопросам военнослужащих и военнообязанных, являлся членом бюджетно-финансовой комиссии, комиссий по законности и безопасности, по экологической политике; выдвигался кандидатом в депутаты Московской городской Думы третьего созыва в декабре 2001 г., но был лишен регистрации.

[42] https://www.kp.ru/daily/25653.3/815947/

[43] https://politconservatism.ru/articles/pohititeli-sabinyanok-zametki-kontrrevolyutsionera-o-legitimnosti-vlasti

[44] Игорь Дегтярюк (23 октября 1951, Кировоград — 4 октября 2014) — советский и российский гитарист

[45] Техническая помощь Содружеству Независимых Государств (Техническая помощь Содружеству Независимых Государств (ТАСИС, англ. Technical Assistance for the Commonwealth of Independent States, TACIS, также Tacis[1]) — существовавшая в 1991—2007 годах программа Европейского союза, направленная на содействие ускорения процесса экономических реформ в странах СНГ (до 2003 года также Монголии, участвующей в некоторых органах Содружества) посредством предоставления грантов и консультационной помощи, англ. Technical Assistance for the Commonwealth of Independent States, TACIS, также Tacis) — существовавшая в 1991—2007 годах программа Европейского союза, направленная на содействие ускорения процесса экономических реформ в странах СНГ (до 2003 года также Монголии, участвующей в некоторых органах Содружества) посредством предоставления грантов и консультационной помощи. В 2006-2007 года программу свернули. Отчасти из-за того, что она была неэффективной (ну, а нам то, что с того, что малоэффективна?), но отчасти и из-за растущего недоверия между Западом и Востоком. Тем не менее, ТАСИС помогал многим российским экспертам найти работу, когда работы совсем не было, а мне… скрыться с радаров.

[46] Книга Виктора Суворова о подготовке Советской Армии к вторжению в Германию. Автор утверждает, что Советская Армия готовилась напасть на Германию, когда Адольф Гитлер опередил Иосифа Сталина 22 июня 1941 года. День М является продолжением другой книги, написанной Суворовым под названием "Ледокол".

[47] 9 мая 2019 года Доренко ехал на мотоцикле Triumph Bobber по улице Земляной Вал от Курского вокзала к Таганской площади. Напротив дома № 71 ему стало плохо, он потерял управление и, упав с мотоцикла, пролетел до отбойника встречной полосы. Журналист был доставлен в больницу, где скончался на 60-м году жизни, не приходя в сознание.

[48] Комиссар Коррадо Каттани — главный герой первых четырёх мини-сериалов «Спрут» (1984–1989), воплощенный итальянским актером Микеле Плачидо

[49] Марина Салье (1934-3012), депутат Петросовета, экс-председатель Свободной демократической партии России, член Партии народной свободы (ПАРНАС). После 2000 года сошла с политической сцены, явно опасаясь за свою жизнь. Якобы обладала архивными документами, подтверждающими коррупцию будущего диктатора. Существует легенда, что Путин телеграммой поздравил ее в 2001 году с днем рождения и пожелал здоровья и возможности его использовать. Что прозвучало несколько зловеще.

[50] © "Стрингер", 10.07.2002

[51] Загогулина — слово, которым первый президент России Борис Николаевич Ельцин характеризовал некоторые свои важные политические решения. Впервые появилось в 1998 году. Полностью выражение прозвучало как «Вот такая, понимаешь, загогулина получается»

[52] Подозреваемые в отравлении шпиона-перебежчика Сергея Скрипаля и его дочери Юрии Скрипаль агентами ФСБ. Появились в эфире вместе с пропагандисткой Маргаритой Симоньян. Цель Симоньян – отвести подозрения, но вышло наоборот. Теперь «Баширов и Петров» - имена нарицательные.

[53] Подозреваемый в отравлении Александра Литвиненко, за что был «награжден» депутатством в Думе. Об отравлении Литвиненко в 2022 годя снят британский мини-сериал Litvinenko. По версии следствия Литвиненко отравили во время дружеского чаепития.

[54] В 2001 году стал обвиняемым по уголовному делу о хулиганстве: Доренко на мотоцикле наехал на капитана первого ранга из Главного штаба ВМФ РФ Валерия Никитина, оказавшегося на пути Доренко в сопровождении двух сотрудников милиции. Доренко заявил, что Никитин бил по мотоциклу ногой. Несмотря на нанесённый пострадавшему «малый вред здоровью», журналиста обвинили сначала в попытке убийства, а затем в «хулиганстве с оружием». Доренко грозило от 4 до 8 лет лишения свободы, но благодаря, по его собственным словам, заступничеству тогдашнего чиновника Администрации президента Игоря Сечина, он получил четыре года условно

[55] Какая страшная и символическая дата – день рождения Путина! Через 17 лет боевики ХАМАСА 7 октября 2023 года вторгнутся в Израиль, и, по словам госсекретаря США Энтони Блинкена, эта атака эквивалентна десятку терактов 11 сентября 2001 года.

[56] Михаил Владиславович Маневич (18 февраля 1961 года, Ленинград — 18 августа 1997 года, Санкт-Петербург) — российский экономист и политический деятель. С 1994 года председатель Комитета по управлению городским имуществом (КУГИ) Санкт-Петербурга (и. о. с 1993 года), с 1996 года одновременно вице-губернатор Санкт-Петербурга. Убит в 1997 году классическим «кеннедиевским» способом в машине из автомата Калашникова с оптическим прицелом. Умер в дороге.

[57] Появление в истории «предупреждающих» - интересный и недоисследованный поворот в сюжете