Образ Чикатило в перестройке
True Story
В свои выводы я никого не призываю верить на слово и никого
не призываю следовать моему примеру. Однако ощущение, что мы живем в той
истории, какой она нам лишь представляется в данный момент (а завтра, возможно,
будем жить в другой), заставляет меня чаще прислушиваться к внутреннему
камертону. Кто мы такие? чего хотим? -- возможно, единственные вопросы,
которыми следует мучиться, и в которых ключ, к тому, что будет с нами
завтра....
В том, что будет написано ниже, почти нет ничего
придуманного. По некоторым соображением, которые читатель оценит ниже, о
происшедшем со мной я молчал достаточно
долгое время. Обстоятельства и сегодня вынуждают меня закодировать некоторые
впрочем легко узнаваемые имена, тем самым окончательно превратив True Story в
художественное произведение, но, к сожалению (или к счастью), "такое"
вряд ли придумаешь специально.
С другой стороны, главное, что я хотел бы передать, то
матрешечное вложение смыслов, которым я болею почти год, возможно лишь приемами
прозы. Поэтому я прошу отнести возможное узнавание действующих лиц, неназванных
впрямую, за счет случайного совпадения зрительных и слуховых галлюцинаций.
Случилось так, что однажды прошлым летом, выходя из редакции
(кстати, "НГ") я столкнулся в дверях с известным Журналистом. Сам я
только что вернулся из экспедиции по рекам Дальнего Востока, в которую
отправлялся с отважными путешественниками, желавшими оздоровить заброшенный
край туризмом. Очень скоро убедившись, что у "туристов" (находчиво
купивших в Верховном Совете за миллион отношение к главам местной
администрации), тем не менее, мутно в головах и что они не склонны петь туристские
песни под гитару, а склонны кидать в седой Амур пустые бутылки, я расстался с
ними без сожаления. И теперь я как раз искал повод подольше отлынивать от
надвинувшейся на меня перспективы газетного конвейера.
Предложение Журналиста было как нельзя кстати. Посмотрев на
меня в упор, он сказал, что я именно тот человек, который им нужен. А нужно
сделать вот что. Некие круги уже настолько обогатились после перестройки, что
возжелали странного, а именно, заняться искусством -- снять сверхграндиозный
боевик про кровавого маньяка. Эти же круги поручили Журналисту интеллектуальное
обеспечение проекта. Поручением Журналист по имеющейся у нас привычке
проманкировал, и теперь чесал в затылке -- кого бы уже завтра заслать в Ростов
интервьюировать прототипа, припертого к стенке "великого сериального
убийцу".
Внутренне содрогнувшись, я дал согласие. И на следующий
день, получив наскоро собранное досье по теме, перешагнул порог святая святых
молодого банковского капитала.
На полу лежала распластанная шкура белого медведя. Однако
встретивший меня Молодой Банкир мне скорее понравился. Он был дружелюбен, горел
проектом и держался со мной, как Ленин, на равных. Как выяснилось, в более юном
возрасте сам начинал со вторых ролей в авангардном кино, с удовольствием
изображая труп, а в критические дни августа 91-го года приходил к Белому дому.
В окружении телохранителей и держа в руках какие-то секретные карты, он
предложил демократам подкупить военных пилотов, затем поднять в воздух самолеты
и скинуть на Кремль взрывпакеты. Говорят, демократы его еле отговорили.
Вот и сейчас, присев на краешек стола и болтая ногами,
Молодой Банкир проявлял незаурядную решимость. Оказывается, на роль Чикатило он
уже спланировал Джека Николсона, которому вскоре, как было сказано, "будет
сделано предложение, от которого тот не сможет отказаться". (Сравнив
фотографии Николсона и Чикатило можно только поздравить финансиста с удачным
выбором.)
На сценарий предполагалось истратить незначительные по
мировым меркам средства, что само по себе нисколько не служило препятствием для
моего участия в его написании. Однако мы сразу разошлись в концепции. Когда я,
проявляя принципиальность, предложил ориентироваться на "Молчание
ягнят" или "Почтальона", который "стучит дважды",
Молодой Банкир поморщился: "Нет, нам не нужно излишнего психологизма, мы
хотим делать эстетское кино наподобие "Генри: портрет сериального
убийцы". Много секса, много красивых женщин из "Пентхауза",
садизм скорее пунктирно."
Подумав про себя, что независимо от того, что хочет
заказчик, этот фильм уже называется "Бартон Финк", я вслух сказал:
"А вам не кажется, что эстетизируя насилие, вы можете навредить... Что вы
просто тиражируете свою извращенность?"
Молодой Банкир кивнул своему мрачноватому Помощнику:
"Он, наверное, из тех, кто затевал всю эту перестройку, а теперь с горечью
видит, как ее плодами воспользовались другие. Я угадал? Что касается кино, то я
не верю, что оно может вредить. Наоборот, нам кажется, что, реализуя в
искусстве свои сексуально-садистские желания, которые у всех у нас есть
("Есть, есть", -- закивал Помощник), мы тем самым избавляемся от
необходимости испытывать их в жизни."
Я усмехнулся: "Раньше я тоже думал, что искусство для
искусства единственно верный принцип. Теперь я все чаще убеждаюсь, что тот, кто забывает про свою
моральную ответственность, часто бывает жестоко наказаны. Тем не менее, я бы
взялся за сбор фактуры и впоследствии попытался бы переубедить вас."
Мы ударили по рукам. Длинноногая брюнетка внесла пачку
заграничных паспортов, и, забывая обо мне, Молодой Банкир обратился к текущим
делам. "Если что, звоните мне на яхту," -- бросил он напоследок.
"Только не часто,"-- добавил Помощник.
* * *
Я улетал частным самолетом, в котором был его единственным
пассажиром. Икра не лезла в горло, хотя стюард старался, как мог. Ситуация мне
виделась так: два московских чикатилы послали к третьему, узнать, как там и
чего. Перед отлетом Журналист запоздало предупредил: "Молодой Банкир хотя
и наш человек, но все-таки банкир. Учти, речь идет о больших деньгах. Держи
язык за зубами." Проинструктировал меня и Помощник. "Оказывается,
этот Чикатило убивал не только женщин, но и детей. -- неодобрительно процедил
он. -- Это нам не очень подходит. Акцентируйтесь на женщинах, уточните в
деталях, как он это делал, что при этом испытывал. Расспросите его, может, у
него были какие-то цветовые галлюцинации? Это очень важно".
Собственно, ростовские правоохранительные органы вовсе не
обязаны были сотрудничать со мной в этом странном расследовании, но Помощник
заручился рекомендацией некой Влиятельной Особы из силового министерства,
которая (рекомендация) по мысли Молодого Банкира должна была открыть все двери,
включая и камеры смертников.
К чести ростовчан, они не поддались и ключи не вынесли. А
когда лед все же был сломан, мне признались, что Ростов на всякий случай
запросил Москву, и Москва отреагироала так: "Вокруг Ч. странный ажиотаж.
Ни в коем случае не связывайтесь с Влиятельной Особой -- она спуталась с
коммерческими структурами."
Таким образом, информацию мне пришлось добывать буквально по
крохам. Почти две недели я просидел в душной комнате, читая все, что написано в
советских и зарубежных источниках, и просматривая видеокассеты, которых
официально не существовало.
Я познакомился с Сыщиком, Адвокатом и Психиатром.
"Чикатило это вам не какой-нибудь плэй-бой, -- бормотал я про себя, -- это
вам фигура шекспировская!"
"Представьте себе, -- писал я в блокноте, -- маленького
человека, который пережил все, что пережила страна, но не сопротивляясь ей, а
впитывая -- все мифы и все разоблачения мифов. Так он помнит (или ему только
кажется, что он помнит), как в Великий голод 33 года голодные люди съели его
маленького старшего брата, -- хорошенькое детское воспоминание. Он точно
помнит, как в прошедшую войну разорванные трупы валялись на улицах города, где
он жил, и их никто не подбирал -- некому было. Его отца, тихого маленького
человека, сослали в ссылку. Обычное
дело, он рос с этим! И вот парадокс -- он свято верит в коммунизм! Кончает
школу, поступает в Университет, вступает в партию, пишет заметки в стенной
газете. Типичный продукт своей эпохи, опора режима. Такой же, как все... Но вот
пришлось ему столкнуться с незначительной несправедливостью при строительстве
второстепенных гаражей, и система выкидывает его, как отработанный материал. И
тогда он заваливает жалобами инстанции, но его никто не слушает. Его выгоняют
из всех учреждений и из всех кабинетов. И он перестает верить в коммунизм. Но
тут так совпадает, что и все остальные тоже перестают верить в коммунизм, и
начинается перестройка. Нашего героя видят с плакатом в столице. Он становится
привычным персонажем столичной жизни, безликий и в тоже время узнаваемый, такой
же, как все, такой же как все.... Снова ничего не меняется. Им помыкает жена.
Смеются подчиненные. Когда он просит начальника предоставить ему очередной
отпуск, начальник просто бьет его по лицу.
Более жалкой личности трудно себе вообразить. Но вот вопрос: если всю
жизнь держать маленького жалкого человека под прессом без передыха, что из него
в конце вылупится? Во что он может распрямится? И задним числом выясняется, что
у нашего героя, оказывается, была вторая жизнь... Как только -- ш-шшш! --
начинала шелестеть листва в лесополосе, в замутненном сознании раздавался
звоночек, ему казалось (опять же по аналогии из где-то прочитанного или, может
быть, из дурацкого фильма), что он... партизан и ведет языка. И тогда он
начинает заманивать в лес людей, одного, второго, двадцатого, сотого! Он их
насилует, режет, ест. (Лапидарный стиль "Коммерсанта": "Убил и
съел") Одно из своих чудовищных убийств он совершает вблизи
правительственных дач, чем вводит в дрожь небожителей... Он вырастает в самого
грандиозного бытового злодея на два идеологически, политически, экономически и
географически полярных континента. Чикатило а-ля Бертолуччи. И закрадывается
шальная мысль: а что если конформист Чикатило -- это лицо нашего народа?"
Вот такую сочинял я, нервно хихикая, белиберду задолго до
"Твин Пикса". Но чем глубже вникал, тем ярче прорисовывался еще один
сюжет.
Я вдруг с изумлением обнаружил, что исследователь, возьмись
он откуда-нибудь после 2000 года, абсолютно ничего не сможет разобрать в этом
широко известном деле. Ибо процесс записан таким образом, что на пленке слышны
либо только вопросы, либо только ответы, и никогда одновременно. Явная
шизофрения нашего монстра ("Князя тьмы", -- усмехаясь, сказал
Адвокат) накладывалась на шизофрению следствия, правосудия и общественного
мнения, порождая дифракцию и интерференцию. На самом деле против Ч. не было
НИЧЕГО. "Убили,»-- грозно спрашивал судья подсудимого, явно пребывающего в
стране мрачных чудес. "Убил", -- соглашался тот, и тише добавлял:
"Я всех убил, и Папу Римского тоже я убил". "Пишите,
убил..."
А ведь, -- такая мелочь! -- по делу Ч. уже расстреляли
одного человека в 1978 году. И свидетель обвинения, который выступал на том
процессе, через десяток с лишним лет выступил свидетелем обвинения на этом.
Святая простота! Адвокат в сердцах даже воскликнул: "Да если бы мы все тут
делали правильно, я не знаю, где бы был тогда этот процесс..."
Надо заметить, что по делу Чикатило вообще МНОГИЕ
признавались. Просеивали слабоумных и владельцев видеотек ужасов, можно не
добавлять, что добрая часть из них, естественно, призналась. Я спросил Сыщика:
"Как же так, Чикатило ведь не великий интеллект, не агент ЦРУ, он должен
был оставлять следы. Ну, например, под ногтями, у жертв должно было что-то
оставаться. "Оставалось,-- через силу сказал Сыщик, -- нитки милицейской
шинели". "Ну, и?" "Поймали начальника вытрезвителя,
признался..."
"Что-то они тут все, как мухи, признаются", --
думал я с нарастающей тревогой. Выяснилось, что ни слава Богу было также и с
оставленными убийцей биологическими выделениями. У убийцы 4 группа, у Ч. --
вторая! "Парадоксальное выделение", -- невнятно констатировал ученый
мир. "КГБ покрывает своего агента", -- резвилась свободная пресса,
преодолевая застарелый комплекс молчания. Полноте, да не подставляют ли снова
здесь маленького человека?
Естественно, последний вопрос я задавал себе исключительно в
рамках будущего сценария. В реальности же у меня не было особых оснований
драматизировать, однако сама мысль, что в жернова нашего безумного общества
вдруг случайно угодил безумный маньяк, грела не слишком. Я прямо заявил
Адвокату, что, если кто-нибудь когда-нибудь пожелает сделать из Ч. Железную
маску, это ему удастся.
Итак, шел девятый день предварительного заключения. Ч.,
вышедший из леса и задержанный с сумкой, в которой были перочинный ножик,
веревка и вазелин (я заглянул к себе в дорожную сумку и обнаружил там тот же
набор), молчал. В принципе, Ч. нужно было отпускать, но отпускать его, конечно,
никто не собирался. Сыщики буквально толпились на финишной прямой, отпихивая
друг друга локтями. Лопались авторитеты, сталкивались амбиции, у некоторых
крыша ползла. Всех выручил Психиатр. О чем он говорил с Ч. -- тайна покрытая
мраком, которую Психиатр мог бы и раскрыть, если бы сам в какой-то степени не
был маньяком. Ч. стал признаваться. На суде же Психиатр прочитал пламенную
речь, но почему-то не о Ч., а о том, что в ходе следствия им было сделано
научное открытие, которое он, конечно, мог доложить общественности, но
настаивал бы вымарать из своих показаний все, что может касаться научного
приоритета, дабы коллеги не украли. На том и порешили. По всему выходило, Ч.
легче расстрелять.
С Психиатром я повстречался в кабинете Сыщика. Не разобрав,
что в углу сидит "вражеский агент", Психиатр стал метать из кейса
новые книги. "Comrad
Chikatilo", "Hunting the Devil" "The Killer Deрartment", "Russian monster
serial killer and the man who stoррed him", "The Red Riррer" "А что, поедемте вместе в Америку на
научную конференцию? Там это дело на подьеме,
жарко зашептал он. Два доклада -- ваш и мой." Стесняясь, Сыщик кивнул на
меня, и Психиатр сразу замкнулся. "Я ему помог", -- интерпретировал
он свою практику с Чикатило и был очень удивлен, когда я мрачно переспросил:
"Как? Угробиться?"
...Когда я уже заканчивал свою работу, ростовчанам все-таки
стало неудобно, и они наконец прогнулись, разрешив пять минут по часам
увидеться с "объектом" в камере смертников. Честно говоря, я до сих
пор спрашиваю себя, что это вообще значит -- говорить со смертником, который
стоит в очереди за пулей, как в очереди к зубному врачу? "Простите, как
Вам стоится?"
Не буду описывать ни лязг запоров, ни холод коридоров. Кроме
меня в камеру набились несколько здоровенных охранников, а также Сыщик,
поглядывающий на часы, -- а вдруг Ч. скажет что-нибудь новенькое неожиданное?
Новенького Ч. не сказал, как и не сказал того, что нужно было моим банкирам. "Я
уже не знаю, что было в той жизни, -- довольно образно прошелестел
"Лесополоса". -- Я уже в потустороннем мире. Я уже лечу со всеми
планетами в закрытой банке".
Вмешался Сыщик: "Андрей Романович, ты сожалеешь о тех
преступлениях, которые ты совершал?"
"Я вспоминаю свою жизнь и жалею, что я ее всю посвятил
победе мирового коммунизма. Никаких преступлений я не совершал"-- заученно
ответил Чикатило.
"А если бы вас отпустили, что бы вы делали?"--
спросил я.
"Я бы картошку сажал, огород капал со своей
женой".
Уходя, Сыщик нашел замечательную формулировку прощания:
"Ну, тогда счастливо тебе, Романыч!"
* * *
Финал был такой. Самолет за мной в Ростов не пришел. Когда я
все же доехал до Москвы, я узнал, что в империи Молодого Банкира начались
мелкие неприятности, и фильм откладывается.
А потом мелкие неприятности начались и у всей страны. 4
октября власть предприняла чикатилинское решение своей проблемы, и сидящий в
камере смертников Ч. в принципе мог быть доволен -- он на полгода пережил
парламент, к которому обращался со своими жалобами.
Когда повсюду подмели и унесли трупы, количество которых
превышало инкриминируемое Ч., у многих возникла потребность оглядеться: мы
снова жили в другой стране и в другой истории. И я обнаружил, что многие мои
друзья (из порядочных) поподавали в отставку и поуходили с работы. Не потому
что были не согласны, простые ребята, они не выдержали соприкосновения с нашей
творческой интеллигенцией, жаждущей крови. Не даром же и не случайно, еще
Есенин водил знакомых девочек на
экскурсию в чекистские подвалы, а Маяковский, становясь невыездным, писал оду
паспорту. Наш проект снова отложился также и потому, что уже не казался
уникально-циничным. А потом и сбылось мое пророчество: Чикатило пережил также и
Молодого Банкира, который был застрелен однажды неизвестным снайпером, когда
показался в дверях своего офиса...
Комментарии
Отправить комментарий